Стальное зеркало
Шрифт:
— Если бы я не думал об этом, я не служил бы королю. — Даже так, как служит ему Виченцо Корнаро, а он не так уж и плохо служит, хотя куда больше — семье и Венеции.
— Просто подумайте о цене поражения. Весьма вероятного, кстати.
Синьор Корнаро очень внимательно смотрит на синьора Петруччи. Сиенец до мельчайших подробностей предсказал реакцию каледонского дворянина, которого не видел в глаза. Что знает он о Виченцо Корнаро, которого видел?
Некоторых ветхозаветных проклятий он не понимал. И совы будут жить на руинах… ну вот, спрашивается, что тут плохого? Какие ж это мерзость и запустение? Большая птица, аккуратная, мышей и всякую прочую мелочь ест. Если сова в доме живет, туда ж заново заселиться можно… А может, им это и не нравилось, кто ж их знает, пророков? Самые странные вещи могут людям не нравиться — вот Его Святейшество разбойников ромских сильно повывел, по городу не то что днем, а и ночью теперь в одиночку проехать можно и в историю не попасть… а вот сейчас хочется, чтобы были разбойники, потому что от мыслей отвлекли бы.
Разбойники — очень простая напасть. Не слишком хорошо вооруженная, не слишком умелая во владении даже тем, чем вооружена, трусоватая… вполне пригодная к тому, чтобы подвернуться под дурное настроение или горячую руку. Не нарочно искать, конечно — это глупость, для совсем юнцов, но если кто-то выскочит навстречу… сам виноват.
Но дорога пуста, темна и, можно сказать, безвидна, потому что Луну закрыли дождевые тучи, слишком плотные, чтобы пробился хоть луч света. Дома громоздятся огромными улитками, не различить толком очертаний; дорога расплывается пузырчатыми лужами: значит, зарядило надолго. Погода не для прогулок, да и не для разбойников, которых в такую ночь и с огнем не сыщешь. На всей улице — ни одного освещенного окна, и не потому, что плотно забраны ставнями. Просто все давно спят: полночь минула часа два назад. Ни свечки, ни лампы, ни лучины — некому, незачем сейчас бодрствовать, когда снаружи льет, а внутри тихий шелест воды убаюкивает, успокаивает, шепчет: спи…
Одинокого всадника, наверное, сквозь сон и не расслышат — разве что кто-то ругнется, толком не проснувшись.
Там, куда он едет, не спят. Там тоже тяжелые ставни и внутри темно, но в одной комнате точно будет гореть свет. Там не спят, там тепло. Там… даже если не помогут, то посоветуют, просто подумают рядом, рассоединят случившееся на части — и оно как-то само окажется, если не простым, то хоть куда более понятным. Что есть, что может быть, что можно сделать, что следует сделать. Наверное, мудрый человек отличается от просто взрослого тем, что умеет так разбирать все и почти всегда.
Как обычно ему показалось, что хозяин знал о визите заранее, знал и был готов, и даже рад видеть — хотя на самом деле Альфонсо оторвал его от занятий, наверное, важных; но угадать это по лицу, тону или движениям синьора Бартоломео невозможно.
Искренняя любезность — не та, что предписана долгом гостеприимства, никакой долг не требует принимать гостей за пару часов до рассвета. Нет, другая, происходящая, надо надеяться, из искреннего благорасположения и симпатии. Альфонсо часто удивлялся, что вызывает симпатию у сиенца, который неизменно отказывался от любого покровительства и любых милостей. Удивлялся и радовался, потому что ему редко доводилось встречать столь знающих и мудрых людей, а в Роме — еще и столь учтивых без грубости и спеси.
Усадят в кресло, нальют вина — не лучшего в городе, но лучшего в этом доме, и неплохого, дадут отдохнуть, расскажут что-то необязательное, но забавное — а потом спросят, что случилось.
— Синьор Бартоломео, я даже не знаю, могу ли я обращаться к вам за советом… — Это не увертюра и это нужно сказать четко и ясно. — Я хочу, чтобы вы поняли: рассказав вам о моем деле, я самим этим, возможно, поставлю вас под угрозу. Поэтому… подумайте, пожалуйста — возможно вам не стоит меня слушать или не стоит слушать все.
— Мой друг, вам все еще нужно учиться говорить осторожно. Вы только что уже рассказали мне о существе вашего дела, и очень много. Есть очень небольшой список бед, от которых герцог Бисельи, зять Его Святейшества, не сможет защитить друга.
— Я обязательно должен вас предупредить…
— Рассказывайте, — хозяин движением руки обрывает Альфонсо, и то, что в другом месте было бы непозволительной дерзостью, здесь — напротив, признак взаимного уважения.
Те, кто даже наедине тщательно считает число и глубину поклонов, очередь говорить и проходить, обращения и прочее, не разговаривают в глухой ночи о том, что может стоить жизни обоим. Нельзя, конечно, поручиться, что это правило касается всех, но ближайшего родича, в котором Альфонсо не уверен, сейчас в Роме нет.
— Меня, — говорит герцог Бисельи, поглубже забираясь в кресло, — пригласили в гости. Весьма любезно и настойчиво, при тех обстоятельствах, что опрометчиво было бы отказываться от приглашения, и я его принял. Меня насторожил и тон, и… не знаю точно. Что-то еще. И мне знаком один из сопровождающих любезного гостеприимца. По тому делу. Едва ли я обознался. И мне не понравилось, как он на меня смотрел.
— По тому делу… в гости… вас. — Хозяин дома резко наклоняет голову, подбородок едва не упирается в грудь, потом так же резко вскидывает ее. — Вы правы, мой друг. Это очень, очень дурно пахнет. Поставьте себя на место этих людей. В лице покойного герцога Гандия они нашли себе идеального покровителя и идеальную, как им казалось, защиту. Ведь, случись что, вряд ли Его Святейшество выдал бы родного сына, любимого родного сына Трибуналу, а, значит, вынужден был бы пощадить и их самих… Тут они ошибались, но нам не это важно. Важно, что Хуан Корво мертв, а их заинтересовали вы. Либо они не знают о вашей роли в его смерти… и тогда они просто хотят заарканить себе нового высокого покровителя, а для этого попытаются вовлечь вас во все целиком, до пера на шляпе. Либо они знают — и тогда вы им нужны только мертвым. Причем обстоятельства смерти должны быть скандальными. Такими, чтобы эту смерть пытались замять, а не расследовать.
— Я подумал о втором. Может быть, я совершил ошибку… но мне кажется, что покровительства ищут не таким образом. Казалось до сих пор, и вряд ли эти синьоры пытались меня переубедить. Да и из меня вышел бы весьма негодный покровитель подобному делу… — Альфонсо слегка передергивается. Одежда не промокла, но отсырела, влажная ткань облепляет плечи, холодно… — И боюсь, что это очевидно. А я не хотел бы оказаться замешанным в каком-либо скандале.
Даже живым. Мертвым я оказаться тоже не имею ни малейшего желания. Как угодно — но не так. Не от рук подобной сволочи. Существует много достойных способов погибнуть, среди них есть более и менее приятные. А тот, что банда чернокнижников, кажется, назначила Альфонсо и мало-мальски приличным не назовешь, не говоря уж обо всем остальном. Нет, синьоры, взыскующие покровительства — я не желаю, простите.
Герцог Бисельи обводит взглядом комнату синьора Петруччи. По сравнению с привычными ему палаццо — приют аскета. Широкий стол у окна — простое дерево, уже потемневшее от времени. Основательная тяжелая вещь, именно она довлеет над всей обстановкой. Остальное не так и важно. Очень простое кресло с уже истершейся накидкой — хозяйское, рядом со столом. Книжные полки из струганной доски, такие, что и в доме землекопа встретишь, наверное, но там на них не книги ставят, а посуду и прочую утварь. Зато полок этих — почти целая стена… и на всех — рукописи, бумажные и на пергаменте, книги, дешевенькие печатные и старинные рукописные в украшенных уборах… Одно-единственное богатое кресло, в котором сейчас сидит Альфонсо, уютное, мягкое и глубокое — для гостей. Единственный подсвечник, но такой, что позавидуют и во дворце Его Святейшества: кованое серебро, сова. Греческая работа…
Ничего лишнего, только самое необходимое, но почему-то в комнате на редкость уютно. Дело не в обстановке, не в светлых стенах, не в запахе книг… скорее уж в том, что здесь не пахнет ни глупостью, ни завистью, ни злобой. Чисто и тепло, как в летнем лесу.
— Расскажите мне подробно, куда, когда, на какое время и как вас приглашали. Перечисляйте все. Как вы знаете, ко мне за советами обращаются не только законопослушные люди. Может быть, мне удастся свести то, что расскажете вы, с тем, что я уже знаю.