Стальное зеркало
Шрифт:
— Я не думаю, что ваше начальство одобрит, если я начну шифровать ваши депеши…
Никки смеется, поднимается.
— Будете сидеть за столом и писать. Герцог Ангулемский, как сказал коннетабль, не летучая мышь и не паук, так что с потолка не спустится, в окошко не влетит. Не увидит, что пишете вы нечто, не имеющее отношения к делам секретаря. Зато, может быть, я первым прочитаю вашу пьесу.
— Может быть…
В особняке Его Светлости герцога Ангулемского Никки бывать еще не доводилось. Ни случая, ни повода. Во дворце, на приемах, в коридорах и кулуарах — пересекались, понятное дело. Но ни герцога в посольство, ни Трогмортона к нему до сих пор не заносило.
Так что визит обещал быть не только полезным, но и познавательным. Взглянуть на маршала и пока еще наследника престола в естественной среде очень интересно.
Впрочем, дом о хозяине много не рассказал. Высокий особняк, старый — видно по кладке первого этажа, но перестроенный от силы лет пять назад. Если чем и примечателен, так безукоризненной чистотой. Кажется, и на потолочной лепнине ни пылинки, не говоря уж о полах, углах, драпировках, карнизах и занавесях. Золотого блеска бордюров, пилястров и кованых гирлянд, пурпурной, винной и кровавой тьмы обивок — пожалуй, в избытке. А кресла хороши — с высоченными набитыми спинками, чуть выгнутыми… вставать не хочется. Хотя как посмотришь со стороны, так садиться страшно.
Приняли секретаря альбийского посольства без проволочек. Доклад слуги снизу, расторопный камердинер, любезно провожающий до приемной, наивежливейший секретарь, умоляющий немного подождать, пока герцог не освободится… Не более получаса вежливого хруста печеньем в приемной, в одном из уютных кресел — и приглашение в кабинет.
Ничего особенного. Просто-напросто дом содержится в большом порядке, а свита и обслуга хорошо выдрессированы. Как и подобает персоне со статусом Его Светлости…
Кабинет… странный. Во-первых, в нем прохладнее, чем в приемной. Во-вторых, на дворе день, а тут ставни закрыты наглухо, шторы задернуты, светильники горят. Ага… а пламя свечей колеблется слегка, отклоняется. Вот откуда у нас свежий воздух идет. По стенкам… Знаем эту хитрость. Так у нас раньше замки строили — с кирпичными трубами в стенах, чтобы зимой шел теплый воздух, а летом холодный. В Аурелии в городском доме я такое вижу впервые. А светильники закреплены. Чтобы свет всегда падал одинаково. Удобство гостей в расчет не принимается…
Те же цвета, разумеется. И зеркала, очень много зеркал, создающих длинные обманчивые галереи со свечами. А вот хозяин ни в одном не отражается, лишь огоньки.
Если бы хозяин не соблюдал на столе безупречный порядок, его бы уже погребло под завалами. Очень много документов, писем, печатных книг с аккуратными закладками, сшитых листов, старых пергаментов. Кое-что можно даже узнать — военные трактаты с цветными иллюстрациями, например. То ли недавние копии, то ли просто очень бережно содержались — и краски яркие, и углы не смяты…
Маршал возвышается над этим всем сердитой цаплей, которую оторвали от ловли лягушек. Руки лежат на столе, если присмотреться, то ясно, что пишет он много и в охотку. И, едва закончив письмо или что-то более важное, готов принимать гостя.
Поклоны, подобающее пустословие, слуга с вином и очередными закусками, еще несколько минут танцев вокруг здоровья Его Величества, погоды, недавней охоты и приема — и герцог слегка склоняет голову: ждет перехода к делу. Очень быстро для Аурелии, очень.
Хорошо, что господин коннетабль прав. Потому что как торговаться с пауками и летучими мышами, Никки не знал. Не доводилось раньше.
— Я сожалею, если мой визит оторвал вас от неотложных дел, но возможно, он поможет Вашей Светлости сберечь время, столь необходимое для подготовки кампании — за успех которой мы все молим Бога. — Гость с удивлением обнаруживает, всей спиной и прочими частями тела, что здешние кресла хоть и похожи на те, что стоят в приемной, как родные братья — омерзительно неудобны. Сидеть можно только на краешке, и то кажется, вот-вот сползешь в глубину, и там тебе переломят хребет коварные изгибы.
Чудесный человек маршал Валуа-Ангулем, просто душа поет…
— В таком случае я заранее признателен вам за визит и прошу меня простить, если у вас создалось впечатление, что я в недостаточной степени рад вам. К моему стыду дела иногда заставляют меня забывать о любезности.
Если эти преуменьшения материализуются, в кабинете не останется места больше ни для кого. Они будут сражаться друг с другом. И победит, скорее всего «иногда». А может быть «забывать»… поскольку, если не считать механической этикетной вежливости, хозяин кабинета о любезности и не вспоминал никогда. Если вообще осведомлен о том, что такая вещь встречается и в природе, а не только в словаре.
Но, в конце концов, хозяин кабинета не тем ценен.
— Насколько мне известно, к обычным заботам Вашей Светлости прибавилось дело, которому следовало бы находиться в компетенции городской стражи.
Герцог не двигается, даже взгляд по-прежнему направлен на пуговицы на камзоле гостя, — и было бы что там так созерцать, пуговицы как пуговицы… Но меняется решительно все. Даже светильники вспыхивают ярче, а среди важных дел Валуа-Ангулема обнаруживается самое важное: визит секретаря альбийского посольства.
Да, думает Никки, им если не судьбой и не политикой, так природой назначено состоять в союзе — и Корво, и супруге его, и господину маршалу. Такая общность манер… поразительно.
— Я не знаю точно, но я думаю, что в самое ближайшее время и бумаги, и большая часть замешанных лиц отыщутся сами собой. В конце концов, Ваша Светлость изъявили желание их видеть, а для верных подданных желание принца крови — закон. Но вот в том, что касается одного конкретного лица, желания Вашей Светлости могут войти в противоречие.
Герцог очень внимательно ловит каждое слово, очень быстро думает — и кажется, что слова, их сочетания и стоящие за ними смыслы, он препарирует как любопытный анатом. Разбирает на составные части, осматривает соединения, уточняет свои предположения… оставшееся после исследования удобнее всего собирать в таз. Бедный негоциант Готье — впрочем, негоциант не беден, а покушаться на Маллина ему не стоило.
— Лица, забравшего бумаги? — Маршал всегда говорит ворчливо и брюзгливо. Невесть почему.