Стальное зеркало
Шрифт:
Герцог Ангулемский, маршал и наследник — из тех, кого бесполезно упрашивать, позвякивая золотом. Почтенные негоцианты, соратники Готье, скинувшись вместе — жить захочешь, так все отдашь, и то, с чего платишь налоги и пошлины, и то, чего как бы нет, и исподнее заложишь — могли бы предложить ему очень много. Очень. Это по отдельности где купец, а где герцог Ангулемский, а если все, кто так или иначе завязан, сложатся — выйдет столько, что и королю предложить не грех — за такие суммы и законы, бывало, покупали. Но об этом альбийский выродок предупредил отдельно: и не пробуйте. Не просто уничтожит — долго будет убивать. С удовольствием. Мэтр поверил. О том, как еще не маршал, а всего-то полковник Северной армии воевал на франконской границе, он и понаслышке знал, и сам кое-что видел…
Не то чтобы по лестнице на третий этаж мэтра Эсташа тащили — шел-то он сам, но ног под собой не чуял. Как-то так само получалось ползти, как у той курицы — беготня без головы. Только и оставалось вцепляться в злополучный мешок… а он казался тяжелым, словно битком набит золотыми монетами.
Здесь не Алемания и подобные ему не вовсе беспомощны… есть парламент, есть гильдии и цеха. Даже покойный король понимал, что пчела, она жалить не любит, умирает она от этого, она лучше меду еще соберет, но разъяренный пчелиный рой — сила, от которой только бежать. Понимал и, пока с ума не сошел, границ не переходил — а как сошел, тут его Господь и прибрал. Были бы не беспомощны — не иди речь о государственной измене и нарушении всех гильдейских правил одновременно. Что-то одно пережили бы. Так… оставалось только молиться.
А вот молиться не получалось совсем — ничего, кроме «Господи, помилуй», на ум не шло. Из-за бывшего коллеги со смешной фамилией Уи. Спросили Каина — где брат твой?
Он сам вчера, не выдержав, поинтересовался у этого… этого, как раз когда маленький альбиец спокойно и деловито перечислял ему возможные варианты и их последствия. Не закричал, нет, просто тихо спросил — мол, как вас Бог на земле терпит? Тот рассмеялся. А потом ответил, что Бог — это материя мутная, а вы бы, мэтр, лучше к совести своей прислушивались, она надежней всяких богов знает, что вы еще можете сделать, а за что будете грызть себя до страшного суда. Ответ показался не лицемерием даже — кощунством. А вот теперь, пока мимо плыла омерзительно чистая лестница, обивка, кажется, не знавшая даже запаха пыли… думал, что прав был треклятый выродок, сто раз прав. Не первый раз мэтр Эсташ людей с этого света списывал. Не своими руками, конечно, но тут разницы нет. Но до того никогда оно не болело и не помнилось. А тут засело. Потому что ни за что убил он мэтра Уи, со страху и по злобе. Больше за слово «самоубийство», чем за что еще — ах ты нас в мертвецы пишешь, а меня первым, так я еще поживу, за твой счет как раз поживу, а тебе той жизни не видать…
И ведь сейчас-то не потому тащат, не за это — а повис мертвец на шее, думать мешает, дышать не дает.
Провели без малейшей задержки сквозь череду коридоров и комнат, потом на пару минут оставили под присмотром троих у высокой тяжелой двери — четвертый докладывал, и завели в кабинет.
Человек за столом слегка шевельнул рукой и мэтр Эсташ оказался перед господином герцогом Ангулемским. Сидящим: Готье сам не понял, то ли велели ему сесть, то ли всунули в глубокое неудобное кресло. И когда все это произошло. И куда делся мешок…
Осталось только проступающее из полутьмы лицо в золотистом ореоле света. Взгляд… пожалуй что, заинтересованный. Это, получается, приговор. Если Его Светлость заинтересовал столичный негоциант, из преуспевающих, но не самых богатых — все, пиши пропало. Пропал.
Дурак, дурак… с самого начала было ясно, что пропал. И сказали тебе, еще ночью сказали — один шанс на десять, если вы правильно используете свою позицию. Один шанс на десять. У меня на вашем месте было бы три, но у вас от силы один. Лучше предупредите всех, берите семью и бегите, вам помогут. Потеряете большую часть дела, но уцелеете сами. Как же, знаем мы, помогут — и потом всю жизнь… но все-таки жизнь. Но поздно.
— Как у вас оказались эти бумаги? — терпеливо повторил человек напротив.
— Нанятый мой… юрист забрал из борделя. Перед тем как сжигать. И мне принес. Но… — мэтр недолго подумал и добавил: — Не сразу принес. Не наутро даже.
— Это вы предложили ему забрать переписку?
— Нет… — Как обращаться к собеседнику, мэтр Эсташ не знал. Назвать его соответственным положению титулом значило признать, что с тобой разговаривает принц крови… и, возможно, закрыть за собой дверь. Скорее всего, она закрыта и так, но вдруг, вдруг осталась еще та тоненькая щелочка, о которой ему говорили? — Это он сам.
— Когда вы узнали, кто он?
— Тогда же, когда нанимал, но не сразу. Вернее, я так и не знаю, кто он такой. Я знаю, что он такое.
— Что же он такое? — смотрит, не отводит блестящие темные глаза наследник престола. Странно смотрит, как ворона в окно заглядывает…
— Человек их Тайного Совета. Я не знаю, чей. Он не говорил, я не спрашивал. Бумаги он скопировал, конечно. Мне их отдал, когда узнал, что вы их ищете.
— Не знаете, кто такой? Имени не знаете?
— Сколько у этих людей имен? Я не ведаю, как его крестили.
— Мне, — улыбается герцог Ангулемский, — неинтересно, как его крестили. Мне интересно, кого вы нанимали: студента Мерлена или известного поэта сэра Кристофера Маллина.
— Ваша Све…
— Понятно. Второго.
— Он шантажом… — мэтр Эсташ сглатывает, пытается договорить. — Шантажом он заставил. Угрожал…
— Чем же он вам мог угрожать?
— Доносом, Ваша Светлость! Мы — купцы, ведем свои дела, просто ведем дела. Переписываемся тайно, это бывает. Сами понимаете, торговый интерес. И по стране, и с другими торговыми гильдиями… чтобы друг другу не мешать, чтобы общий интерес блюсти. А при покойном же Его Величестве Людовике, ну тут же за письмо подмастерью в Венецию, чтоб стекло закупал, на дыбу ж поволокут — заговор… Вот мы и таились совсем, а этот… бесовское отродье, сказал, что нас же за то, что так дела ведем — всех перевешают.
— И вы в такую клевету на Его Величество, конечно, поверили… чужестранцу Людовика и Людовика перепутать немудрено, но вы не чужестранцы. — Господин герцог гладит львиную морду на подлокотнике кресла.
— Боялись мы, — скулит мэтр Эсташ, надеясь умилостивить герцога, потом добавляет чуть потверже: — Я боялся. Я, Ваша Светлость, видел, как оно получается.
— Видели… Допустим, что и видели. Люди ведут дела, списываются, новости узнают — большое дело новости для торгового человека… — усмехается принц крови. — Заключают сделки к общей выгоде. Растут. А потом новости и сделки становятся такими, что за них и по отдельности полагается веревка. А если сложить вместе, то колесо.
Знает, думает Готье. Все знает уже, от начала и до конца. Нашлись разговорчивые, все рассказали, а я теперь тут… выкручиваюсь, как тряпка у поломойки, да языком заполоскать пытаюсь то, что уже давно известно.
— Ваша Светлость… мы его убить хотели! Для блага державы. Только не удалось… потому что все-таки мы люди торговые.
— Кого именно? Доктора Мерлена — или еще кого-то?
Знает ведь, ну знает!
— Господина графа… — мэтр икает и обреченно добавляет: — Родственника вашего… простите великодушно. И доктора Мерлена… тоже.