Стальное зеркало
Шрифт:
Когда де ла Валле привел вверенную ему часть к Тесси, то получил новое распоряжение Валуа-Ангулема: занять позицию у леса Серизи. Его собственное сражение, пусть маленькое, пусть одно из полусотни, которые сейчас идут вокруг Кутанса и Байе. Такого подарка, как преподнесли альбийцы он не ожидал: к соседям у Сен-Кантена все больше стучались мелкие группы человек по сто-двести, севернее, за Серизи-ла-Форе, и вовсе скучали.
А сейчас перед ним во весь рост стояло то, чему учил его отец. И научил, кажется. Потерь следует избегать. Их не следует бояться. И они не должны останавливать. Противника пропустят в долину. Правдоподобно пропустят. А потом зажмут. И тогда мы посмотрим.
Гордон держался рядом, смотрел как всегда: взглядом впитывает все, словно войлок — воду. Ему хорошо было видно, что творится внизу. Жану — тем более: и сам выше, и конь — фриз, а не нормандская, здешняя порода.
Альбийские лучники работают на зависть. Кладут стрелы как на состязаниях, в яблочко. Только нервничают, стреляют вдвое чаще, чем надо бы. Торопятся, хотят прорваться. Значит, потратят много. Очень хорошо. Очень. Арбалетчики почти не достают — но как двигаются, есть чему поучиться. Три шеренги, не мешая друг другу, даже сейчас соблюдая счет. Чекан. Пробивает чувствительную брешь в доспехе. Ряды наших постепенно тают, стрелы уже не падают, как снег — и вот заслон начинает отходить, альбийцы ускоряют темп. Делятся на две части: конница — вперед, вдоль ручья, чтобы не карабкаться по склону; пешие — на склон, сразу в лес.
И останавливаются. Паники нет, ставшая двухголовой змея сворачивается в клубок, потом разворачивается уже головой к выходу из долинки… и замирает. От силы пять минут, и начинает перестраиваться для круговой обороны. Все поняли. Еще не увидев выходящих из леса аурелианских стрелков, еще не зная, что сейчас враг покажется и на склоне. Быстрый у них командующий.
Понял, зачем их сюда пустили. Мне бы подошел кто-то чуть похуже. Чтобы метался и подставлялся. Чтобы потерял чуть побольше сразу. Чтобы не прикидывал, в какую сторону прорываться — и где его зажмут в следующий раз. Мы их дожмем — мы взяли их в мешок, на нашей стороне склоны и речка, и то, что коннице негде взять разгон… а когда подтащат легкую артиллерию, станет совсем весело. Но хотелось бы побыстрее. И подешевле. А не получится. Вот сунулись к ним — еще стрел выманить — а встретили сунувшихся огнем. Рискованно — у аркебуз дальность крепко поменьше, но и разумно, особенно если пороха и пуль вдосталь.
Быстрее всего было бы, реши они прорываться назад. Тут с трех сторон зажать, а четвертую — пробку — заткнуть поглубже. Но это очень дорого. Для нас. Для них — полная безнадега, но хоть не даром умрут. Там, внизу, думает Жан, не шваль, крадущая кур у крестьян. Там настоящий противник, заставляющий себя уважать. Парадокс: с куроедами воевать противно, а с достойными врагами — трудно. Чего ж мне надо для полного счастья? Чтоб дешево и сердито? Не бывает, давным-давно отец объяснил. Но — хочется все-таки.
Так, остро и бессмысленно, всегда хочется невозможного: чтобы не было и нынешнего августа. Не оставаться вдруг, в одночасье, старшим. Не слышать с утра, безобидным будним днем, что ты проснулся, а отец — нет. Даже зная, что это когда-нибудь случится, отплакав свое вволю еще лет в семь, когда отец, вернувшись как обычно из дворца, объяснил, что в любой день, хоть завтра, Жан может стать главой семьи и дома. Неважно, что единственному сыну может быть совсем мало лет. Здесь нет маленьких. Не в этом городе, не в этой стране…
Тогда он рыдал взахлеб несколько дней подряд. Отец не утешал. Говорил, что пока можно. Потом будет нельзя, нужно будет действовать, не тратить времени на чувства. Так и вышло. Королевские глупости, дурацкая толпа у посольства, похороны, а потом — дорога на Алансон… и пустота, которую так плохо заполняли дела и люди вокруг. В их семье мужчины редко доживали до пятидесяти, но кого это может успокоить?..
— Ждем, — говорит де ла Валле. — Теребите их помаленьку, но только прикрываясь. Посмотрим, что решат к вечеру.
Бывает так, что люди, которые вот сейчас готовы драться — и умирать готовы, особенно если с противником в обнимку — потопчутся на месте, охолонут и сердце потеряют. И тут не повезло. Стоят, соображают, прикидывают — а людей крутят и лошадям отдохнуть дают. Не просто крепкий кто-то там у них. Умный. Понимает, что мы тоже рискуем. Конечно, шансы, что еще одна такая же компания да как раз на нас набежит — невелики. Но они есть, потому что знающий дело человек пойдет как раз сюда… а у нас руки заняты.
Вот только когда герцог Ангулемский мастерил свое второе кольцо, он его части клал внахлест. Пока до нас кто-то дойдет, тут же дойдут и к нам на подмогу из Сен-Кантена или от Котюна. Альбийцы об этом не знают, хотя могут и догадаться. Что ж, пусть пока подумают — а перед закатом отправим к ним парламентеров. С честнейшим рассказом, кто еще где стоит, и почему подмоги им ждать не стоит, а полагаться на нее тем более нельзя.
Наглый у них командир. Наглый до неприличия. У посланного офицера поинтересовался, в какую цену пойдут вскоре на востоке те люди, которых я не потрачу на него сегодня.
Ночью они сами ткнулись. Не на прорыв, а так, проверять, насколько у нас все прикрыто и пристреляно и нельзя ли застать нас врасплох. Проверили, откатились.
— Гордон, а отправляйтесь-ка вы, — Жан прикусывает улыбку. Это жестоко, зато убедительно. Каледонец, искренне считающий, что неплохо бы этих окруженных перебить всех, предлагающий условия сдачи от лица де ла Валле. Другого де ла Валле, конечно… но у Эсме, несмотря на полумрак, на лице будет все написано. Что думает лично он, и что велел командующий, добряк такой, не сказать еще хуже.
К тому же экс-Марию не впечатлишь ни шуткой, ни дерзостью, с него все скатывается. Он как клещ, пока своего не добьется, не выпустит.
Гордон вернулся, когда уже было совсем светло. Привез аккуратно исписанный листок бумаги. Протянул, сказал:
— Я не смог их сдвинуть дальше. И они требуют вашего слова. Как графа де ла Валле. Или так или… как он сказал «лошадям уже надоедает». Тоже гиберниец.
В том смысле, что разные они бывают, будто Жану это неизвестно.
— Жить им надоедает? Лошадям не может, — буркнул Жан, потом поднес лист с условиями к глазам. Принялся читать. — А?.. Э-э… Хм. И это?