Стальное зеркало
Шрифт:
И, в общем, был бы совершенно счастлив — если бы Его Величество обошелся без титулов, поместий и прочего в таком количестве, а просто ограничился некоторой осязаемой милостью и благословением на приведение города в порядок.
Его Величество слушает, задает дельные вопросы — и ждет подробных и внятных ответов… а еще кажется полковнику де Вожуа, что смотрят на него, особенно, когда он увлекается очередным предметом, слишком внимательно. Как на тяжелобольного, который вдруг встал и пошел. Или даже скорее как на врача, который этого больного поднял. И не на врача. На цирюльника-зубодера, который по всем приметам больного должен был погубить. А он взял и вылечил. И теперь глядит на него вернувшийся хозяин дома и понять пытается, как такое вышло — случаем, чудом, умением?
Нет никаких чудес, не было никакого особого умения. Просто в городе не все прогнило. Остались люди, которым можно довериться — совету, подсказке, окороту; остались — хотя бы у части — самые простые человеческие желания: город отстроить, грехи замолить и жить дальше, жить сытно и весело, как жили раньше, а, может, еще лучше. Словно лес сгорел, а по весне поднимается на пепелище новая поросль. Поросль ту нужно прореживать, что-то вырывать с корнем, что-то оставлять — иначе вместо нового леса будет путаница мелкого подлеска и кустов, а деревья уже не поднимутся, их заглушит мелочь. В городе требуется то же самое — кого-то казнить, чтоб сами не крали, а тем более всю родню в расхищение не втягивали, а кому-то и простить, одних припугнуть, других поощрить… Лес. Выращивание леса на гари. Король, наверное, и сам это все прекрасно понимал — ему досталась такая же гарь. Может быть, потому и смотрел. Не верил, что такое могут делать не только короли, но и дворяне из захудалого рода.
Ну так столько лет при господине генерале даже скворцу даром не пройдут. Сможет и человеческие слова выговаривать, и применять к месту. А вот Дени научился механизмы разбирать, чинить, чистить и собирать заново. Построить не смог бы, а паять, лудить — это наше. Конечно, лучше бы подмастерью иметь мастера над собой, но на это только госпоже Матьё пожаловаться можно, раз в неделю. Потому что все остальное время понятно: если де Рубо назначил, а король подтвердил — значит, и правда больше некого.
Его Величество Филипп I Арелатский сидит рядом, можно было бы протянуть руку и коснуться, хоть это и страшная дерзость, но Дени видит человека — глядя снизу вверх — на крепостной стене. Король, наверное, никогда не спускается с этой стены — а там солнце, ветер и прозрачная тишина. Нужно очень стараться, чтобы увидеть дом, кабинет, пышную обстановку, громоздящиеся друг на друга лари, сундуки, шкафы и кресла, отделку, резьбу и роспись, шелк и бархат, золото и слоновую кость…
— Не понимаю, — задумчиво говорит Его Величество, — почему из всех двадцати пяти, а ведь их всех можно назвать мучениками, запомнили одного. И этот мальчик, сын полковника городской стражи, и адъютант де Рубо — разве они не достойны хотя бы памяти?
— Арнальда Делабарта… не очень удобно было вспоминать. — говорит Дени, тоже задававшийся этим вопросом. — До недавнего времени. Это уже меняется. И Гуго… это адъютант — его как раз помнят хорошо, только, скорее, не самого, а слова его. «Мы с вами разной веры.» А одного — он с ними разговаривал, Ваше Величество. Оттуда. С епископом — препирался, а с ними разговаривал. Остальным не было или быстро не стало дела, вы же понимаете. А полковник был крепким человеком, и очень упрямым. Ну и чудо, конечно.
— Распорядитесь начать строительство церкви, господин комендант, — велит король. — И объявите о сборах на возведение, но только для желающих. Все недостающее возместим мы.
Дени все-таки плохо годится для бесед с Его Величеством: в первый миг ему мучительно хочется икнуть. Погибшие как-никак разных конфессий. Хотя и одной веры, как сказал Гуго. Потом Дени думает: а почему нет? Кто нам запретит?
— Да, Ваше Величество, буду счастлив, Ваше Величество. — И правда, буду счастлив. И дело хорошее — и может быть, трещина теперь пройдет через нас лет на десять позже. А может быть — и не пройдет. Совсем.
Господин генерал де Рубо, прибывший в Марсель из Арля на встречу с Его Величеством, нервно расхаживает по кабинету коменданта де Вожуа. Размахивает руками, сшибает всякую мелочь со стола и каминной полки, с сундуков и поставцов. Не замечает, конечно же. Дени тоже не обращает на это внимания.
— Скажите мне, Дени — кто из нас сошел с ума? Может быть, я?
Генерал в своем уме. Как обычно. В той же степени, что обычно. О степени этой после давешнего шторма Дени подумывает с опаской.
— Не нужно, — машет рукой де Рубо. — Я, конечно, вас тогда обидел, но и вы меня поймите — я… очень испугался. Сами понимаете, чего. А теперь я приезжаю — и что я узнаю? Оказывается, я герой, — слово шипит как вода на раскаленной сковородке. — Я — герой. И образец. Я пример для подражания. Я все сделал правильно, Дени! Я снес негодяев, которые нам наверняка помешали бы, я стравил гнев армии в безобидном направлении, удержал в руках и войска, и город и за сутки ввел все в рамки, настолько близкие к идеалу, насколько возможно… Поскольку я помню совсем другое, а король не может ошибаться, остается заключить, что я спятил.
Выглядит генерал живым и даже отчасти ухоженным, кто-то там за ним следит.
— Король, в общем, прав, — после тяжкого раздумья выговаривает Дени. — И вы правы, господин генерал. Мы помним, что здесь было, и как — а ему так видно сверху. Действительно же, и пострадали через одного виновные, и никаких нарушений не было, а ведь сами понимаете, что могло случиться — да и город вмиг вспомнил, что такое страх Божий. И до сих пор помнит. Но я-то еще не забыл, как тогда потерял рассудок от ненависти и устроил все это, и почему — не по расчету, по злобе.
— Вы? — смеется де Рубо, — Дени, да вы бы с места не стронулись без приказа. Нет, — генерал вскинул ладонь, — вы сделали, что сделали. Вы выполнили распоряжение, которое должны были нарушить, и выполнили с радостью. Это ваше. Но устроили все это не вы, а я. И я был бы счастлив, если бы это произошло по названным вами причинам. В конце концов, злоба, это… естественное чувство в данных обстоятельствах. Со мной, видите ли, случилось нечто худшее. Я их даже не ненавидел. Мне было неприятно, Дени. Просто неприятно, что эта плесень дышит, ходит по земле, имеет образ человека. Это следовало немедленно исправить. И я был совершенно уверен, что поступаю не просто правильно, а в соответствии с… ну, вы понимаете.