Станцуй со мной танго
Шрифт:
– А не рыжая она, случаем? У моего Лёни на компе куда ни глянь, всюду фотографии рыжих девушек.
– Виолетта-то? Нет, блондинка, волосы короткие. Но у нее париков куча, она их меняет во время представления в клубе. То рыжая ковбойша, то гейша черноволосая… Хочешь, сходим на ее танцы вокруг шеста посмотрим? Это на улице Петипа, как раз напротив здания, где твой Лёнька вечерами пропадает.
Глава 2. Первый поцелуй Рыбы
Глафира придирчиво разглядывала свое лицо в зеркале, ища признаки взросления на год.
– Двадцать семь – словно девочка совсем, – пропела она, ставя тюбик новой помады рядом с духами. Проверяя ее на липкость, которую так не любила, пошлепала, словно рыба, губами. – Хорошая помада. И цвет сочный.
Глядя на губы невольно вспомнила себя в выпускном классе.
***
Десять лет назад.
– Гла-ш-ш-ш-ш-а…
От обилия шипящих звуков по спине прошелся холодок, и заныло где-то внизу живота. Глафира закрыла глаза и глубоко вдохнула.
– Гла-ш-ш-ш-а, ну пожалуйста….
Что-то твердое уперлось в шею и медленно поползло вниз по позвоночнику. Там, где появилась преграда в виде застежки лифчика, движение на мгновение прекратилось.
Глафира непроизвольно передернула плечами и поморщилась от досады. Не стоило так явно реагировать на прикосновение. Наверняка и уши загорелись – противная реакция на стыд еще с детства.
Приглушенный смех сидящего сзади заставил поморщиться и наклониться вперед, чтобы не смог достать. Но как его заткнуть?
– Гла-ш-ш-а…
– Мельников! Прекрати! – Удар по столу линейкой прозвучал как выстрел и заставил подскочить от неожиданности. – Что ты там шипишь как удав? – Марь Петровна смотрела на Глеба поверх очков, которые удивительным образом держались на кончике носа. – Контрольную каждый пишет сам! И перестань тыкать в Глазунову ручкой! Она уже на парте лежит, а ты все тычешь!
Уши Глафиры охотно поделились краской с лицом, которое стало ярко-пунцовым. Послышались смешки.
«Знают?!»
– Так! Успокоились! – Последовал еще один удар линейкой. Неприятный хлесткий звук лезвием резанул по нервам. – Осталось всего десять минут! Пишем!
Как только Марь Петровна уткнулась в журнал, Глафира почувствовала чужое дыхание у своего уха. Настороженно повернула голову и встретилась взглядом с Мельниковым.
– Гла-ш-ш-а, – беззвучно произнесли его губы и скривились в улыбке.
– Мария Петровна, я закончила! – Глафира поднялась так резко, что задела плечом перегнувшегося через парту Глеба. – Можно сдать?
Не дожидаясь ответа, оставила тетрадный листок на учительском столе и вылетела вон из класса.
– Глазунова, ты куда? – удивленный возглас Марь Петровны не остановил. Сейчас Глафиру не удержал бы и хор учительских голосов. Да и окрик директора, способный прекратить самую жесткую драку, навряд ли помог бы.
Глафира набирала воду ковшиком ладоней, пытаясь остудить лицо. Но ледяная вода не помогала. Стоило вспомнить взгляд Мельникова и его растянутые в улыбке губы, как пульс зашкаливал, а к щекам приливала новая волна жара.
Никто в классе не догадывался, что Мельниковское «ну пожалуйста» вовсе не относилось к просьбе дать списать. Глафире самой впору списывать у Глеба.
Мельников просил прощения за вчерашний поцелуй.
От воспоминаний о том, как Глеб прижал ее к стене, придавив сильным телом, а потом поцеловал, Глафира закашлялась.
Под страхом смерти она никому не призналась бы, до чего ее ошеломил тот полный желания поцелуй.
Ее первый самый настоящий поцелуй. Не считая детсадовского с Гришкой.
Но, увы, он предназначался другой. Глафиру в темноте подъезда, где бомжи опять выкрутили лампочку, просто перепутали с Кислициной из параллельного класса. В школе все знали, что красавица Сонька и капитан баскетбольной команды Мельников – пара, а тут она, Глаф-ф-фира…
Боже, как она ненавидела свое старомодное имя! Да, впрочем, и всю себя.
Из-за большого рта и толстых, вечно красных губ, с первого класса к ней приклеилась кличка «Рыба». До поцелуя с Мельниковым Глафира мало задумывалась о том, насколько она как девушка привлекательна. Но его внезапное «Черт! Рыба, это ты что ли? Черт! Черт!», заставило долго стоять у зеркала и придирчиво рассматривать свое отражение. Серые, почти бесцветные глаза, опушенные светлыми ресницами, курносый нос и эти мерзкие веснушки, что рассыпались не только по щекам, но и «украсили» собой плечи. Единственная гордость – длинные густые волосы, которые Глафира собирала в высокий хвост.
«Но у Кислициной волосы не хуже, да и оттенок пшеничного намного ярче, – взгляд придирчиво скользил в поисках хоть чего-то, что могло бы заставить Глеба посмотреть на Глашу такими же глазами, какими он смотрел на Софию. – Что уж говорить? Рыба есть Рыба».
Дрожащие пальцы дотронулись до припухших от долгого поцелуя губ.
«Словно своровала».
Слезы, покатившиеся без спроса, сделали глаза бирюзовыми. На фоне красных век радужка всегда становилась невероятно яркой.
Ночью Глафира ворочалась, сбивая простыни в жгут.
«А вдруг Мельников всем расскажет? Или Кислицына, которая задержалась на улице с соседкой, отчего и произошла путаница, узнает о поцелуе? Может не идти в школу? Маме сказать, что заболела? Но на первом уроке контрольная по алгебре…»
В класс Глафира пришла раньше всех. Достала тетрадь, ручку и, боясь поднять глаза, уткнулась в учебник, создавая стену между собой и всем остальным миром.
Вот тогда-то и раздалось первое «Глаша!»
От неожиданности обернулась и прочла по глебовским губам «прости».