Стандинг
Шрифт:
Когда эта церемония завершается. Верю потирает руки, как человек заключивший выгодную сделку.
– Ну, вот, моя графиня, – со смехом говорит он, – теперь вам можно целую неделю не мыть эту руку! Как вам понравились мои шалопаи?
– Чудесно! Просто чудесно! – рассыпается в комплиментах графиня. – Это настоящие джентльмены, и Франция может гордиться, что у нее такая воспитанная полиция.
В знак благодарности ей устраивают бурную овацию. Воодушевленная этим, она добавляет, что наша страна под руководством нашего прославленного генерала, начинает обретать свое настоящее место в мире. То место, которое она утеряла после Людовика XIV. Потом она говорит, что дворянская приставка «де» нашего генерала еще больше сделает для престижа нации, чем его генеральские звезды. До него мы вели себя развязно, клали локти на стол и ковыряли в зубах ножом. Делали «пи-пи» напротив Елисейского дворца и забывали креститься при прохождении похоронных процессий. Теперь – все в порядке. Мы опять осознали значение учтивости и делаем «пи-пи» только напротив Бурбонского дворца, т.е. напротив парламента. Как она складно говорит. Породистые животные, извините за выражение, умеют найти именно те слова, которые нужно. Она затрагивает широкий круг вопросов. Она выступает за элегантность в одежде. Она рекомендует надевать смокинг всякий раз, когда это возможно, и, когда это невозможно, создавать такую возможность. Это так красиво – праздничный ужин. Посмотрите, как проходят ужины в Гранд Опера, когда президент принимает важного гостя из далекой африканской страны и, чтобы не ударить перед ним в грязь лицом, показывает ему свой товар – учениц балетной школы – лицом. Все разодеты, как на картинке. А он. Главный Хозяин, еще более импозантный в своем смокинге, чем в генеральской мундире; когда он находится на возвышении над всеми, все смотрят только на него и на его орденскую ленту, перекинутую через плечо. Он – главный распорядитель вечера. Посмотрите, как он царственным жестом снимает и надевает свои очки: надевает – и смотрит на тебя, снимает – и не смотрит на тебя! А как он высоко держит подбородок – будто бросает вызов всему миру и говорит ему, что это он, он, да он же! Чем не манеры великого века, согласитесь? Он отличается от всех предыдущих жильцов Елисейского дворца, не в обиду им будет сказано. Разве они могут с ним сравниться? Президент Ориоль (деверь известной летчицы), который больше походил на владельца консервной фабрики, выдающего свою дочь замуж, или г-н Коти, случайно и к всеобщему огорчению ставший президентом, который хотя и был весь из себя почетный до кончиков ногтей, походил не на президента Республики, а скорее всего на президента административного совета – со своей хиленькой ручонкой и свистящей, как чайник, вставной челюстью.
Усевшись на ступеньку сцены и уперев подбородок в согнутые колени, Берю слушает, как говорит речь его красавица. Знатная дама хорошо подготовилась. Она здорово владеет темой. Она затрагивает весь комплекс проблем. Все чрезвычайные обстоятельства повседневного бытия. Театр? Пожалуйста. Как раздеваться в гардеробе, сколько чаевых платить билетерше! Как держать кресло своей спутницы, когда она садится, с какой стороны держать норковое манто, когда помогаешь ей набросить его на плечи. Какую программку нужно ей купить и как плавным движением руки протянуть ее ей. А также, что нельзя делать во время спектакля: разговаривать, шуршать конфетной оберткой, громко хлопать и снимать башмаки.
Берю поднимает палец.
– Вы совершенно правы, моя графиня, – говорит Глубокоуважаемый. – Я помню, как-то раз я ходил смотреть спектакль «У матери мадам загорелся дом». В честь этого праздничного события я обул новые корочки из ссохшейся телячьей шкуры. Она была такая ссохшаяся, что я натер мозоли на ногах. Когда мы уселись, я разулся. Тут, как всегда бывает на спектаклях, приходит один опоздавший. Он пробирается по нашему ряду и пинает ногой мои ботинки. Я ничего не заметил. Спектакль заканчивается, а я еще в носках. Я хочу обуться, а туфли исчезли! Я шарю под стульями – дудки! Этот подонок их стырил. Пришлось мне возвращаться домой в одних носках. Они были дырявыми и разного цвета – такая неприятность. А мы должны были в тот вечер пойти с приятелем в один шикарный кабак в районе Сент-Уан. Весь вечер в носках – никакого комфорта! Я никак не мог успокоиться.
Графиня властным жестом обрывает его. Ей так много чего надо еще сказать, этой даме. Например, о переписке. Послушайте! Никогда не начинайте письмо с «Дорогая мадам» – это признак невоспитанности. Никогда не называйте человека по дворянскому званию, если он не герцог. Поэтому, когда вы пишете письмо графине, начинайте его словом «Мадам», а если герцогине – «Мадам герцогиня». Если вы пишете папе (а папе пишут не так часто, ему предпочитают звонить по телефону, особенно по утрам), начинайте его словами «Очень Святой Отец».
– Вы отдаете себе отчет в том, что ничего не может заменить высокого рождения? – восторженно кричит Толстый, повернувшись к нам, – Эта бой-баба все знает!
– Друг мой! – протестующе восклицает графиня.
Он в виде экрана ставит перед ее ртом свою ладонь, делая вид, будто он не дает вырваться из него оставшейся порции белиберды. Свирепо взметнув бровями, мамаша Труссаль де Труссо продолжает прерванную на полдороге блестящую речь.
По ее мнению, французы должны еще больше совершенствоваться. Работать над слогом. Бороться с дурными привычками. Например, с этой всем известной манией воровать пепельницы в гостиницах, кафе и даже у своих друзей...
Берю снова перебивает ее.
– В виду того, что пепельницы – это реклама, – говорит он, – в этом, моя графиня, нет ничего плохого, за исключением, естественно, пепельниц приятелей.. Поскольку они сами их где-то стибрили, они им дороги как память, поэтому было бы большим свинством брать их у них!
Дама снисходительно улыбается. Она переходит к рубрике, которая ее очень волнует. Это грубые выражения.
– Господа, – говорит она, властно глядя на нас своими смущающими, смущенными и чуточку блудливыми глазами, – в современном разговорном языке существуют, так сказать, отбросы, на которые уже никто не обращает внимания, потому что они стали совсем привычными для наших ушей. Так, например, ни в коем случае не следует говорить: «Я говорю за это»...
– Нет, – вмешивается Толстый, – надо говорить: «Я разговариваю за это».
Она продолжает:
– Никогда не говорят; «Я иду к парикмахеру!»
– Следует говорить: «Я иду к цирюльнику», – прерывает ее Берю. – А еще проще и естественнее: «Я иду обкорнать свои патлы».
– Не следует говорить, – продолжает она, еле сдерживая раздражение, – что поделываешь?"
– А следует говорить: «Над чем колупаешься», – утверждает Энциклопедист.
– Не следует говорить, – продолжает гостья благородных кровей: «Я иду в концерт».
– Особенно, если концерт симфонический, – иронизирует Находчивый.
– Не следует говорить: «Ехай туда»...
– Следует говорить: «Едь туда!»
– Не следует говорить: «Идите, пожалуйста, есть»...
– Надо просто крикнуть: «На рубои!»
– Не следует говорить «Аэроплан».
– Говорят: «Боинг».
Графиня пожимает плечами.
– Не следует также говорить: «Я мечтал об вас», а надо: «Я мечтал о вас!»
Тут Толстый встает со ступенек. На его лице написана робость и смущение. Он подходит к даме, берет ее отяжелевшую от драгоценностей руку и прижимает ее к своей широкой груди.
– Я всего-навсего простой Берюрье, – лепечет Его Нежность, – но я позволил себе мечтать аб вас, моя графиня. Вы слышите? Аб вас! С большой "А". Да, Аб вас!"
Это публичное признание в любви рассмешило нас, и мы прыснули, но он и ухом не повел.
– Я мечтал аб вас каждый день и, особенно, каждую ночь, моя прекрасная графиня. Поэтому я не боюсь это сказать вам перед моими дорогими учениками (он повышает тональность), а первый, кто возникнет, будет иметь дело со мной (голос его теплеет); моя жизнь, моя честь и мое счастье у ваших ног.
Мы хотели захлопать, но тут открывается дверь, и в аудиторию входит Дюбуа-Дюран, один из посыльных по школе. Это опять ко мне. Он подходит к моему столу.
– Господин директор просит вас немедленно зайти к нему! – говорит он мне.
– Это что такое! – лает Толстый с эстрады. – Вы не знаете, что надо стучаться, когда входишь в класс?
– Извините меня, но это срочное дело, – растерянно бормочет Дюбуа-Дюран.
Но внезапно он меняется в лице. Он замечает графиню Труссаль де Труссо.