Стандинг
Шрифт:
– Вы сумасшедшие! – негодует он. – Какая муха вас укусила, господин преподаватель?
Я ничего не отвечаю. Я оглядываю его с головы до ног, изучаю, оцениваю, прикидываю, рассматриваю, распознаю, вышелушиваю, инвентаризирую, пальпирую, составляю представление, копаюсь в нем, ласкаю, выдвигаю гипотезы, отдаю в залог и принимаю к уплате. Неужели этот старый трясущийся мужичонка – убийца? Неужели этот старый мужичонка – соучастник рондурасских террористов?
Как допустить эту возможность?
– Вы зачем пришли сюда? – спрашиваю я.
– Пипи, – причитает он, – у меня простатит.
Я
– Присмотри за ним! – говорю я Жирному. – Чтобы с места не двигался!
И на ухо:
– Не делай ему больно, а то тебе нагорит!
На этом я прижимаю локти к телу, беру ноги в руки, смелость двумя ладонями, а остальное пинцетом и скачу рысью вдогонку за группой.
Догнав группу, я пробираюсь к заму директора школы господину Ле Пюи, рослому, энергичному и симпатичному парню, глаза которого рассказывают обо всем, о чем благоразумно помалкивает рот.
– Быстро, – шепчу я ему на ухо, – справку на Дюпанара...
Он не тратит времени на лишние вопросы. Он знает, что пахнет паленым, что дело срочное и что ои может довериться мне:
– Это бывший моряк торгового флота, – говорит он. – Он немало пошатался по свету, но вот уже два года, как он не плавает.
– Моральные качества?
Помощник кривится, – Он поддает, а когда заложит, становится невыносимым. Мы его держим из милосердия, для выполнения мелких поручений.
– Я умоляю вас, – говорю я, – если кто-нибудь по той или иной причине отделится от кортежа, нейтрализуйте его. Я вынужден отлучиться.
И дорогой неутомимый Сан-Антонио уходит опять.
Из туалетной комнаты раздаются стоны. Я врываюсь туда. И вижу Берю. Ои пылает, как охваченная пламенем вязанка хвороста. Рукава засучены. Галстук на боку.
На кафельном полу, у его ног, валяется Дюпанар. На черепке здоровенная, как баклажан, шишка. Бровь рассечена. Он массирует свой живот. Причем с таким видом, будто спрашивает себя, что же у него там такое внутри, что мешает ему смеяться.
– Ты видишь, – шепчет Берю, открывая кран, чтобы ополоснуть руки, – я принял решение, Сан-А.
А так как я смотрю на него глазами, полными страшного любопытства, ои продолжает:
– Теперь, когда это дело закончено, по дороге в Париж мы сделаем небольшой крюк и заскочим в Брид-ле-Бэн, чтобы поздороваться с моей Бертой. Когда мужчина переживает слишком большое разочарование и его переполняют чувства, он испытывает потребность вернуться к своей супружнице и вновь погреться в тепле своего дома. Мне кажется, что без моей моржихи время идет очень медленно. И потом, я так перед ней провинился, что она вполне заслужила свою долю ласки по высшему счету.
– Я одергиваю его:
– Ты все переворачиваешь с ног на голову. Толстый. Перед тем, как разыгрывать передо мной сцену «воин на отдыхе», объясни, что здесь произошло.
Он делает мне знак подойти к самой дальней раковине. В раковине на дне лежит небольшая коробочка, усеянная кнопками, из нее торчит миниатюрная антенна. Похоже на транзистор. Но это, тем не менее, не транзистор.
– Во время твоего отсутствия мне пришла в голову мысль обыскать этого старого перечника. И я нашел у него эту штуковину.
Коща он увидел, что я его раскрыл, он попытался прокомпостировать меня вот этим инструментом...
Он вытаскивает из кармана приличных размеров пистолет 9-го калибра.
– Только, – продолжает он, – ты меня, Берю, знаешь...
Меня переполняют эмоции. Я беру его за шею и крепко целую его в шершавую щеку.
– Я не только знаю тебя. Толстый, но кроме того, я тебе очень за все это признателен. Ведь это ты спас положение, мой старый полишинель, мой старый пожиратель сыров, мой старый опустошитель бутылок, ты один, мой дорогой, мой славный сыскарь!
Эпилог
(по Святому Берю)
Мы катим в направлении Брид-ле-Бэн по этой прекрасной и утоляющей жажду Савойе.
На память школе Толстый оставляет свой ни на что не пригодный драндулет, такой же неприкаянный и потрепанный, как его великодушный хоззян-дароносец.
Мы помогли нашим лионским коллегам и, благодаря показаниям Дюпанара, можно надеяться, что будет арестован и мнимый Авель Канто, и станет, наконец, ясно, что случилось с настоящим! Бывший морской бродяга во всем признался: банда рондурасских террористов, пытаясь найти в школе союзника, вступила с ним в контакт, пообещав за услуги кругленькую сумму. И Дюпанар согласился. Он провел Долороса в школу, чтобы «прикончить самоубийством» Кастеллини. Он же заметил Матиаса на лестнице, когда стоял на карауле во время этой операция. Он подумал, что знаменитый преподаватель по пулевым отверстиям видел, как сбросили того, и сообщил об этом своим «нанимателям», которые и попытались нейтрализовать Рыжего. И это, по существу, их и погубило.
В тот день, когда Бардан, встревоженный открывшимся ему обманом, вернулся в школу, чтобы рассказать обо всем директору, в его приемной он что-то болтнул этому тихому малому на побегушках. Роковое стечение обстоятельств! Дюпанар понял, что все может провалиться. Он испугался и предложил несчастному Бардану пропустить рюмочку «для поднятия духа», и эта рюмочка того, собственно, и погубила. А поскольку этот типчик кроме всего прочего был еще ночным сторожем, мнимый Авель Канто смог совершенно спокойно установить свою адскую машинку! Сначала он хотел ее спрятать в санчасти, потому что это помещение было очень крошечным, и у него было больше шансов поразить свою знаменитую мишень, но мы с Ракре помешали ему. Тогда он был вынужден искать другое место и выбрал телевизионный салон. Он замаскировал бомбу в трубе подставки телевизора. Взорвать бомбу должен был по радиопередатчику Дюпанар.
– Над чем ты опять ломаешь голову? – с тревогой в голосе справляется у меня Его Высочество.
Удачно проведя операцию, он уже как-то забыл о своей крупной душевной неудаче.
– Я от начала до конца мысленно пробежал это дело, Толстый! Я всегда так поступаю, перед тем как предать дело пыли забвения.
– Да, мы не раз о нем вспомним, – соглашается он.
– Да нет, Берю, наоборот, мы его быстро забудем и выкинем из нашей памяти.
– С графиней будет посложнее! Как она меня унизила, эта дрянь!