Становой хребет
Шрифт:
А если понадобится осмысленная смерть, нужная в данный момент, ты сможешь это сделать без меча и крови, только сосредоточением остановив своё сердце… кстати, через задуманное время, ты сможешь возобновить его работу и жить дальше, если враги не догадаются уничтожить твоё тело… — японец спохватился, что-то размашисто написал иероглифами на свитке бумаги и улыбнулся своим мыслям.
Егору стало неуютно… Необратимая власть этого старика подавляла волю к сопротивлению. Словно кто взял за руку и перевёл по узкому мосту через пропасть, а сзади
Он уже пожалел, что пришёл к этому сумасшедшему японцу, но так, видимо, было угодно судьбе. В обещаниях Кацумато приманивала загадочная и фантастическая уверенность в безграничных возможностях человека. Это и привлекало широкую натуру Егора, хотелось испытать себя, познать и научиться новому.
И сравнить с тем, чему его тайно обучал в станице дед Буян с раннего детства. Это была особо секретная боевая казачья наука «Спас». Егор решился, хотя отступить ему никто бы не позволил, это он понимал.
— Ладно… я согласный, — проговорил и через силу улыбнулся, — а чем занимались эти люди, когда я пришёл сюда? — прикинулся дурачком.
Кацумато что-то гортанно крикнул слуге и вышел во двор. На деревянном столбике стояла бутылка, залитая наполовину водой. Хозяин дома сосредоточился и молниеносно ребром ладони рассек её пополам. Вода даже не выплеснулась из оставшегося на столбике стакана.
Горлышко отлетело в сторону, и его тут же подобрал слуга. Егор опешил от такого фокуса, иначе он не мог назвать то, что произошло на его глазах.
Кацумато показал ещё несколько приёмов: расколол толстую пачку черепицы ударом лба, а когда словно сухарь разломился ствол клёна от тычка ногой, то Быков испустил возглас удивления.
Не верилось, что этот тщедушный старик обладает такой дикой силой. Слуга принёс Егору просторное кимоно. Кацумато предложил гостю побороться.
Егор хранил в тайне свою казачью науку и не применял её, попросту пытаясь схватить вертлявого японца и каждый раз в доли секунды оказывался поверженным на песок. Разгорячённый азартом Егор сам попросил старика научить его этой борьбе.
Кацумато довольно закивал головой и весело растянул рот в улыбке и до ошеломления показался Быкову в этот миг молодым.
Егор осваивал с увлечением древнекитайскую, японскую и ещё невесть какую борьбу. На костяшках его пальцев выросли наплывы мозолей, тело налилось стремительной взрывной силой.
Реакция развилась такая, что, когда Кацумато пускал мимо ученика стрелу из монгольского лука, тот её ловил на лету почти за самый наконечник.
Быков свободно уже ломал ударами двухдюймовые доски и калёные кирпичи. Подолгу беседовал с учителем за чаем и сакэ. Норму её сэнсэй всё уменьшал и, наконец, совсем исключил водку из меню. Старик рассказывал о йогах и удивлял своими невероятными способностями.
Он мог на некоторое время остановить биение своего сердца, проткнуть запястье насквозь ножом, и при этом… не выступало ни капельки крови. А через сутки рану затягивало молодой кожей. Он учил пользоваться малым в достижении великого.
И ни разу Егор не поборол его, хотя свободно мог это сделать. Японец выскальзывал ужом из объятий, делал молниеносный бросок, и Быков кулём летел на твёрдое татами. Егор вскакивал и просил рассказать, как проводится такой приём.
Кацумато терпеливо показывал, для шлифовки и отработки движений выставлял против него совершенно бессловесного парня, по виду — китайца. Вскоре старик выпустил бороться против русского всех своих учеников.
Посмеивался, презрев обычную скрытность, когда Егор одержал победу в этих поединках и радостно поклонился учителю, поблагодарил сэнсэя, согласно ритуалу.
Егор ощущал, что Кацумато оказывает на него незримое влияние, силится переродить и переделать душу его. А вот этого Егор не допускал, он просто впитывал новые школы борьбы, в дополнение к казачьей боевой науке и пока не находил ей равной по силе и духу.
Новые тренировки давали ещё большую уверенность в своих силах и мыслях, и он иногда пугался их необузданности. Вновь обретённое величие духа, изведанное им на перекате бурного Тимптона, вытеснило все страхи и сомнения.
Теперь Егор являл собой некое совершенное единство сознания и тела. А сэнсэй всё ужесточал испытания, заставлял биться с тремя, пятью тренированными людьми одновременно и терпеть безмолвно боль от страшных ударов.
Потом разбирал ошибки и призывал к ещё большей стремительности и учил уходить от них.
Полезным было то, что Егор понял — истинная свобода в духовной независимости, в бесстрашии жить, в созерцании тянущегося к свету ростка травинки и капли дождя на ней, которая зеркально вобрала в себя человека и готова погубить его, обрушившись на землю.
Истинная свобода — в знаниях, в мудрости книг, в портрете японки на стене… в трепетном огне свечи… в блеске солнца и мертвенности луны… В борьбе… В прекрасном… В глубине чувств… А богатство? богатство — тлен… Перед могильным червем — все равны…
Егор возвращался в дом Игнатия совершенно разбитым от тренировок, поглощал лёгкий овощной ужин, блестя глазами от возбуждения, рассказывал Верке и Ван Цзи о своих успехах. Труднее всего он обрёл умение сдерживаться, не открывать своих чувств, как учил японец. Бунтовала иная кровь.
Он был связан клятвой перед дедом Буяном, а так бы показал им всем такое… В свободное время готовился к походу: запасал провиант, фураж, кайла, лопаты, оружие. Егор купил хороший бинокль, двух лошадей под вьюки, снасти для рыбалки.
Быков пришёл в дом Кацумато ещё затемно и условным сигналом вызвал к потайной калитке слугу. Учитель сидел за своим столиком, неторопливо растирая тушь, что-то писал на рисовой шероховатой бумаге.
— Сицурэй симасита, — учтиво склонился Егор, — я сегодня уезжаю и пришёл поблагодарить вас за всё, чему вы научили меня. Спасибо, учитель…