Старая дева
Шрифт:
Держаться ровно, без тени смущения, без малейшего замешательства. Не потому, что этот парень может что-то понять, да и что он поймет — что я вовсе не прекрасно ему знакомая «барышня»? Потому, что я иначе не узнаю ничего сверх того, что мне скажут. Разговаривать с людьми, не опасаться, что я «что-то забыла». Андрей же отступил на шаг и поклонился, чего я никак от него не ожидала.
— Приказчик наш давеча Анну с коровой на выпасе застал, — негромко проговорил он. Я поморщилась. — Да не в корове, барышня, дело. Что мы, не понимаем? Что мы, звери какие? Не объест
— Просить за нее пришел? Или за него? — вскинула голову я. Все возможно, чью сторону принял этот парень — не предсказать.
— Я, барышня, человек подневольный, — произнес Андрей еще тише. — Воля женить-продавать — барская. Я, когда меня барин-батюшка продали, совсем отроком был. А после узнал, что Степаниду за Егора отдали, так поздно.
— Помешал бы?
Вопрос мой следовал за вопросом. А пожалуй, батюшка мой почивший совершил ту еще глупость, продав кому-то такого парня. И не в том печаль, что все трое красоты необыкновенной, а в том, что есть в них какая-то неясная сила. В Андрее — еще и физическая, он наверняка стал отменным работником, хотя на вид ему лет восемнадцать. А у меня? А у меня все печально с рабочими руками, и кого мне в том обвинять — покойного отца, который для меня не больше, чем имя на документе?
— Как помешаешь-то, Елизавета Григорьевна? — невесело усмехнулся Андрей. — Защитил бы. Пусть и сам бы в солдаты за то пошел насовсем… Продайте Степаниду.
— Что? — я даже хохотнула. Снова нервы. И неожиданность. — С ума сошел? Кому продать — тебе? У тебя есть деньги? Нет, если они у тебя есть… — Почему бы и нет? Я понятия не имею, может ли один крепостной купить другого, но, может, Андрей получил вольную? Что я в таком случае потеряю, а что получу? Двадцать грошей?..
Я встала, прошла по комнате. От моих шагов поднималась пыль и висела в лучах заходящего солнца. Внезапных предложений в своей жизни я получала немеряно, в том числе и — да, можно и так сказать — о продаже коллеге-продюсеру своего исполнителя, почти как футболиста. Продажа контракта — явление на эстраде мало кому из поклонников известное, но кулуарно распространенное. Но тогда я понимала, что от каждой сделки ждать.
«Я за фантастически короткий срок приняла то, что я рабовладелица», — сказала я себе, чтобы немного отрезвиться, и повернулась. Андрей же должен был раскрыть свою мысль, я кивнула ему повелительно — продолжай.
— Барин сохнет по ней, — без малейшего стеснения объявил Андрей, а я подумала, что он себе это придумал. Или мне придумал, сочтя, что дура-барышня на романтику поведется. — Плохо, барышня, не то, что барин сохнет, а что ей потому отцову магию молва назовет.
Перебор. Я больше так не играю.
Я заставила себя сурово нахмуриться.
— Что плохого в даре Ивана?
— Мать ведь Степаниду в поле родила, барышня.
Я подняла руки, останавливая его. Что-то говорила мне Авдотья… да, ведьма, ведьмы появляются на свет по возможности не дома, но крестьянка, рожавшая в поле — притча во языцех. Сколько раз я слышала — «вот вы, а вот в старые времена!..». В старые времена рожали как придется и где придется не от придури, а по нужде. И ни одна крестьянка бы не отказалась от врачей и эпидуральной анестезии.
Я подняла голову, всмотрелась в коридор: не появится ли Лука, опять презрев мои указания? Но в этот раз староста действительно уехал, и я не слышала ни шагов, ни голосов. Мертвый дом, мертвое имение. Я одна здесь, кажется, живая душа, и та — не из этого мира.
Я махнула на Андрея рукой. Больше всего похоже на акт отчаяния с его стороны: хоть как, но избавить сестру от мужа-зверя. А мой акт отчаяния — избегание?
— Еще ты будешь сватовство барина улаживать. — Здесь вообще в порядке вещей жениться на крепостных или барин решил поразвлечься? А дети? Какой статус здесь у детей от крепостной? — Пусть сам приезжает, тогда обсудим. И про всякие байки забудь, или отцу Петру скажу.
Мне пригодились причитания Луки. Я повернулась к своему столу, к Андрею спиной, села, усиленно делая вид, что решение мое окончательное. Я все равно не знала ни мотивов Андрея, ни настоящих страхов Авдотьи, ни желания — искреннего, как мне казалось — Степаниды вернуться к мужу. Много тайн. Проблема в том, что лишь для меня одной это — тайны.
Ушел Андрей громче, чем появился. Удаляющиеся шаги его я расслышала, как и полушепот-полуугрозу:
— Не пожалейте только о сем, барышня.
Какой смысл орать, рвать на себе платье и волосы, рыдать и вопрошать — за что? Почему я в доли секунды лишилась всего, что мне было важно, чем я дорожила, что хотела сберечь, и оказалась черт знает где в разоренном имении, без денег, без каких-либо перспектив, и вместо того, чтобы думать, что делать со всем этим, как выживать, должна заниматься охотой на ведьм? Мироздание или кто там, кто решил зашвырнуть меня в это тело, было навеселе? Для меня ведьмы и магия были забавной строчкой в «Классификаторе видов экономической деятельности»…
— Ужин где? — рявкнула я, подлетев к двери, и от моего крика зашатались стены и содрогнулась сыра-земля.
Почти сразу раздались шаркающие шаги, и в конце коридора возникла Анна.
— Чуток погодите еще, матушка. Скоро будет.
Голос ее был спокойный, и мне стало немного легче. Я жестом остановила ее и подошла. Анна поклонилась, я потянула носом — там кухня. Мне нужно туда сходить. Что-то там есть нам сегодня и завтра?
— Покажи мне, что за запасы у нас, — велела я. — Лука говорил, с трудом перезимовали.
Не дожидаясь, пока Анна что-то начнет объяснять, я прошла в кухню и убедилась, что в некотором отношении понятие «голод» у барских крестьян и моих современников отличалось. Нет, здесь ничего не ломилось от разносолов и по углам не тухли невостребованные осетры, но мышам было раздолье. Вопреки моим представлениям о хранении продуктов в эти времена, запасы лежали прямо на кухне, а может, в этом мире были другие обычаи или четырехлапые любители поживиться похитрее наших, или еще какие-то причины.