Старая Москва. История былой жизни первопрестольной столицы
Шрифт:
Кому обязана старая допетровская Москва украшением улиц, постройками и первыми мостовыми – это князю Василию Васильевичу Голицыну, боярину, прозванному иностранцами «Великим Голицыным». По образованию Голицын в свое время был первый в России; он говорил по-латыни, как на родном языке; носил он сан «царственные большие печати, государственных великих и посольских дел оберегателя».
В молодые годы он уже служил при дворе стольником и чашником; красотою, умом, учтивостью и великолепием своего наряда он превосходил всех придворных. По рассказам иностранцев, он не терпел крепких напитков и свободное время проводил за беседой. Дом его отличался великолепием: он был покрыт снаружи медью, а внутри убранство комнат ничем не отличалось от лучших европейских дворцов; здесь были богатые восточные ткани, венецианские зеркала и картины известных иностранных
«Я был поражен богатством его дворца и думал, что нахожусь в чертогах какого-нибудь итальянского государя».
Голицын построил в Кремле здание для Посольского приказа, по образцу своего дома, и затем великолепные каменные палаты для присутственных мест; потом каменный мост на Москве-реке о двенадцати арках, и поделал деревянные мостовые на всех улицах в Москве.
Подражая ему, жители Москвы украсили в его время столицу каменными домами. Голицын выписал из-за границы двадцать докторов и множество редких книг; он убеждал бояр, чтобы они обучали детей своих, отправляя их за границу и приглашая к себе иностранных наставников. Голицын любил беседовать с иезуитами, которых изгнали из Москвы на другой день после его падения. Во время его управления иностранными делами голландцы получили позволение присылать в Астрахань своих лоцманов и плотников, которые построили там два фрегата; они содействовали плаванию по Каспийскому морю до Шемахи, но татары сожгли их, и после голландцам не дозволено уже строить новых фрегатов. Голицын велел отыскать кратчайшую дорогу в Сибирь, и при нем были построены от Москвы до Тобольска избы для крестьян, род первых станционных почтовых дворов, на каждых пятидесяти верстах, с предоставлением крестьянам смежных земель; при этом каждый хозяин получил по три лошади с условием, чтобы их содержал всегда в том же комплекте, взимая с проезжающих, исключая отправляемых по казенной надобности, за десять верст по три копейки на лошадь. Голицын велел расставить длинные шесты по всей России вместо верст, а в тех местах Сибири, где лошади не могли ходить по причине глубоких снегов, водворил ссыльных, снабдив их деньгами, провиантом и большими собаками.
Но Голицын при всем своем просвещенном уме не мог освободиться от предрассудков и суеверия своего века. Так, дворянин Бунаков, шедший за ним по улице, внезапно упал вследствие припадка падучей болезни, и по суеверию взял с того места горсть земли, которую завязал себе в платок. Голицын, сочтя Бунакова чародеем, велел пытать его за то, что «он вынимал будто бы след его для порчи».
По его же приказанию сожжен в Москве мечтатель Квирин-Кульман, будто бы за ересь.
Также бесславными подвигами этого сановника были и его крымские походы с двухсоттысячною армиею; он мечтал о завоевании полуострова, полагаясь на свое счастье и силы, но крымский хан велел сжечь за Самарою на 200 верст степь, через которую надлежало им проходить. Голицын принужден был возвратиться, поход его оказался вполне неудачным, но правительница Софья своего любимца наградила жалованной грамотой, золотой медалью в 300 червонцев, украшенною алмазами, на золотой цепи, с изображением на одной стороне двух царей, на другой – царевны, кафтаном на черных соболях и кубком золоченым и увеличением получаемого им жалованья.
Ранее этого Голицын за подписание в Москве выгодного договора о действиях против турок и татар с полномочными Польского двора награжден был золотою чашею весом в два фунта с половиною и атласным кафтаном на соболях; подобного рода подарки в то время ценились весьма дорого, не только как знаки особой царской милости, но и как вещи чрезвычайной стоимости.
Голицын получил еще напридачу волости, в которых считалось более трех тысяч дворов крестьянских. По приезде в Москву из крымского похода Голицын не был допущен юным Петром к себе на аудиенцию, и в это же время, когда открылись властолюбивые замыслы царевны Софьи против Петра, Голицын по повелению Петра был взят под стражу, потом перед царским крыльцом ему и сыну его был прочтен приговор думным дьяком Деревкиным.
Шереметев. Посольский двор
Главные вины Голицына состояли в том, что он и его приверженцы о всех делах докладывали ранее царевне, а не государям, писали от нее грамоты и печатали имя Софьи в книгах без соизволения царского, и что вследствие неудачных походов его в Крым казна понесла великие убытки. За все это Голицын был лишен боярства, всего имения и выслан в гор. Яренск Голицын с твердостью выслушал приговор и произнес вслух:
«Мне трудно оправдаться перед царем!»
В тайниках его палат были найдены скрытыми в погребе 100 000 червонцев и 400 пудов серебряной посуды; кроме других сокровищ ему принадлежало богатое подмосковное село Медведково, принадлежавшее прежде князю Д. Пожарскому.
При этом еще обнаружилось, что знаменитый боярин, не довольствуясь милостью царевны, приобретал богатство и другими еще нечестными способами. Так, в числе разных описанных у него драгоценностей, найдена была осыпанная алмазами булава, отнятая им у малороссийского гетмана Дорошенко, получившего ее в подарок от турецкого султана Селима IV. Другая такая же булава была пожалована ему царями при отправлении его в Крымский поход. Желябужский пишет, что в 1686 году при заключении мира с Польшею из 200 000 руб., следовавших к уплате Польше, Голицын выговорил себе тайно половину этой суммы.
Он же говорит, что князь, остановившись у Перекопа, взял от крымских татар две бочки с золотой монетой, почему и донес в Москву, что дальше идти нельзя, так как нет ни хлеба, ни воды. Татары, однако, надули Голицына; когда взятые им у них золотые монеты явились в продаже в Москве, то они оказались медными, с тонкою лишь позолотою. Впоследствии Голицын был переведен в Пинегу, где ему на каждый день выдавалось на содержание по 30 алтын и 2 деньги.
Князь Голицын там и умер в 1713 году, 80 лет; тело его погребено в Красногорском монастыре, в 16 верстах от Холмогор.
У князя Василия было двое сыновей: князь Михаил, умерший бездетным, и князь Алексей, женатый на М. И. Квашниной, от которой и имел двух сыновей; один из них, князь Михаил, состоял шутом при дворе императрицы Анны Иоанновны, он известен под именем Квасника; название это он получил за обязанность свою подавать императрице квас, а также присматривать за любимой собачкой; за охранение последней он при заключении Белградского мира получил 3 000 рублей. Внук знаменитого боярина был от природы слабоумным; он служил при Петре I в полевых полках, где дослужился до майорского чина. Потеряв первую свою жену, он испросил себе позволение отправиться за границу, где во время пребывания во Флоренции влюбился в простую итальянку, женился на ней и перешел в католичество. По приезде в Москву он тщательно скрывал от всех свое ренегатство и жену, но это скоро обнаружилось и дошло до государыни. Поступок его был объяснен крайним слабоумием; его велено было представить ко двору. Государыня осталась от него в восхищении93 и писала к Салтыкову:
«Благодарна за присылку, он здесь всех дураков победил; ежели еще такой же в его пору сыщется, то немедленно уведомь».
Голицын был вскоре обвенчан в историческом Ледяном доме на Неве с калмычкою Авдотьею по прозванию Бужениновой.
Через девять месяцев после этой свадьбы императрица скончалась и должность придворного шута упразднилась. Голицын отправился в Москву, где жена его вскоре умерла, и князь уже около семидесяти лет вступил в четвертый брак – с А. А. Хвостовой, с которой прижил трех дочерей. Он умер в 1778 году, в глубокой старости; могила его еще видна в селе Братовщине, по дороге от Москвы в Сергиевскую Лавру.
В описываемый нами «Китай-город» в старину въезжали через Москворецкие ворота, у которых стоял Мытный двор, и здесь, по всей вероятности, был осмотр всех привозимых товаров в Москву. В старину казна взимала пошлины со всего, что покупалось и что продавалось, отчего внутренняя торговля тогда весьма стеснялась.
Старый Мытный двор лежал постройкой к Москве-реке; это было большое, обширное каменное здание в виде параллелограмма с двором внутри, где помещались товары, по большей части привозимые на барках. Название «Мытный» происходит от слов «мыт», т. е. пошлина, и «мытник», сборщик податей. Оба эти слова – наидревнейшие и известны уже были в 1037 году: они упоминаются в «Русской Правде» Ярослава I.