Старое русло
Шрифт:
Алибек поднял голову. Действительно, всю палатку заполнили землекопы — собралась вся бригада.
— Все читать? — спросил Алибек. — В начале тут чисто научные вопросы….
— Все, все читай, — приказал Дмитрич. — Ради науки копаем и хотим знать…
Алибек начал читать. Землекопы слушали молча, многого не понимая. Только Дмитрич тихо произнес:
— Умно написано.
К концу статьи речь пошла о работе землекопов, и они сразу оживились.
«Рядовые люди экспедиции, — не спеша и громко читал Алибек, — осознали значение своей работы для науки. Землекопы перевыполняют
Голос Алибека дрогнул, слова застряли в горле. Алибек глазами пробежал по строчкам — строчки смешались, он опустил газету на колени.
— Ну, давай дальше, — толкали его рабочие.
Но он читать не мог, передал газету Дмитричу.
— Тут и про меня написано. Читайте сами.
Алибек вышел из палатки. Он слышал басовитый спотыкающийся при чтении голос Дмитрича: «Поступок высокой честности совершил Алибек Джетымов. Он спас ценнейшие… Я же так и доложил Миколаю Викентьевичу, что Алибек нашел ящик с золотом… Он спас ценнейшие материалы. Ему объявлена… Алибек, иди сюда!»…
Но Алибек не пошел на зов Дмитрича. Слов нет, приятно от похвалы профессора, да еще в газете. Но почему он поспешил передать газету Дмитричу, как будто постыдился прочитать о себе, будто незаслуженной посчитал похвалу профессора? А ведь в газете написана правда, об этом знают в экспедиции.
Да, но никто не знает, почему пошел Алибек в эту экспедицию, что он хочет найти и для чего?
А удачи в этих поисках пока нет. Почет, уважение, оказывается, можно получить проще, но достаточно ли этого, чтобы чувствовать себя счастливым? Это довольно скучное счастье.
Алибек прислушался к оживленному разговору в палатке. Дмитрич, слышно, был вполне счастлив. На тихий въедливый голос Антиоха, Дмитрич, задетый за живое, прогудел:
— Усчастливился, говоришь? Вот чем усчастливился! — Он, наверное, показал огромные с крючковатыми пальцами руки. — Вот в чем счастье рабочего человека.
— Это точно, — поддержали землекопы бригадира. — Руки у нас — главное. Такими руками все создано…
— Я думаю так, рабочий класс, — продолжал Дмитрич. — Как только зачистим здесь концы, всей бригадой двинем на стройку. Правильно я говорю?
Что-то возразил Антиох, но голос его потонул в дружном выкрике: «Правильно!»
Алина — Алибек
Теперь в лагере все чаще говорили о том, что скоро экспедиция закончит свои работы. Городище было раскопано до основания, оставалось вскрыть только одно строение в западной части Улькен-асара. Здесь как раз и работали землекопы, мечтая о том дне, когда можно будет, кинув на плечо лопату, сказать «кончено». Все соскучились по домашнему уюту. И чтобы приблизить отъезд домой, все работали с необыкновенным для себя подъемом, не нуждались ни в окриках бригадира, ни в замечаниях начальника экспедиции.
Стольников теперь редко появлялся на раскопках, он готовил письменный отчет о первых результатах экспедиции, и Алибек
— Без тебя управимся.
Он ушел в палатку и наедине думал все о том же: как довести начатое дело с поисками сокровищ до конца? Там, в подземелье, надо перелопатить много земли. Сейчас это не под силу. Придется ждать еще неделю. Но экспедиция, закончив работы, может уехать. Что ж, он останется один. Отступать от задуманного нельзя.
Алибек заметил, что Лина по утрам опять стала уходить с сумкой через плечо в пустыню. Как он внутренне ни убеждал себя, что о Лине надо бросить думать — на время, по крайней мере, — это не удавалось. Помимо воли мысли все чаще возвращались к ней.
И он не выдержал.
Как обычно, утром Лина вышла из палатки и легко поднялась на берег. Ветер сразу же схватил ее пушистые волосы и начал трепать. Лина обернулась — вероятно, оттого, что ветер слишком резко ударил ей в лицо.
Девушка пошла в пустыню не прямо, как раньше, а наискосок от русла, через редкий, но высокий саксаульник — меж ветвей долго светлели ее волосы. День наступал не по-осеннему жаркий, и Лина была в белой с короткими рукавами майке.
Алибек, сам не зная, хорошо ли делает, прошелся вдоль русла, поднялся на берег и пошел саксаульником так, чтобы выйти наперерез Лине. Он видел мелькавшие шапкой одуванчика волосы, но потом они пропали. Алибек шел в задумчивости, медленно, нерешительно. Вот он увидел на песке отпечатки маленьких каблуков. И вспомнил, как в шутливой возне схватил ее за ноги. И еще вспомнил взгляд Жакупа…
Он остановился, посмотрел по сторонам — вокруг качались уродливо кривые ветки саксаула, не видно было ни души. След каблучков тянул его за собой, и он пошел по этому следу.
Он шел так довольно долго. Редкая поросль саксаульника кончилась, за ней простиралась песчаная холмистая равнина, на которой далеко видно идущего человека. Следы вели в пустыню, а Лины не было видно.
«Где же она? Странно!» — удивился Алибек.
Отстранив локтем последний куст саксаула, он шагнул и замер пораженный.
На пологом, к солнцу, скате бархана, на чистейшей россыпи желтого песка лежала Лина. Она была в купальном костюме и, вероятно, чувствовала себя как на пляже. Свернутые брюки были сунуты под голову на сумку, лицо она прикрыла майкой. Руки, плечи, живот были розово-смуглыми от загара, но ноги, длинные, стройные, ослепительно белели.
«Она сожжет себе ноги!»— и, шагнув вперед, он окликнул:
— Лина, вы здесь?
Голос вышел хриплым и, вероятно, показался Лине незнакомым. Она вскочила и схватила одежду. Но, узнав Алибека, села на песок, сжав колени руками. Легкий испуг прошел, и теперь на лице ее не было и тени смущения.
— Что вы делаете! — воскликнул Алибек, подходя к ней.
— Загораю, — спокойно ответила Лина. — Посмотрите! — она вытянула руки и повела плечами, чтобы видеть их самой, — я хорошо загорела. Хочу, чтобы и ноги так загорели.