Старое русло
Шрифт:
— Белуга, севрюга, стерлядь…
— Ну, разве это редкая рыба!.. Потом здесь девять букв и последняя «х».
— Не знаю.
— Вот беда! — совершенно искренне сокрушалась она. — Так все шло успешно, а на рыбе споткнулись.
Вдруг лицо Алибека просияло.
— Эврика!
— Говорите! — Лина приготовилась вписать в кроссворд искомое и выжидающе посмотрела на Алибека.
— А что мне за это будет?
— Вы торгаш, Алибек, — притворно возмутилась она. — Мы договорились отгадывать вместе, а теперь
— Скафиринх.
— Что? Не верю. Такой рыбы нет. Вы придумали это слово. Я знаю, вы порядочный сочинитель.
— А вы напишите. Уверен, совпадут и другие слова. Этого я не мог предугадать.
Лина вписала слово, оно подошло точно. Лина удивилась:
— Что это за рыба? Никогда не слыхала…
— Скафиринх, а попросту — лопатонос встречается только в Аму-Дарье, Сыр-Дарье и еще в Миссисипи. Если бы она не водилась в Сыр-Дарье, я бы тоже не знал… Давайте расчет! — и он обхватил ее ноги ниже колен.
Возле палатки послышался хриплый кашель; откинув брезент, вошел Жакуп. Он снял шапку, молча уселся у входа и достал из-за пазухи бутылочку с насом. Лина смутилась, надела туфли и поджала ноги. Алибек с досадой на лице отвернулся, потом, приподнявшись, спросил у старика:
— Что, Жаке, нашли верблюда?
Старик кивнул головой и сплюнул в сторону желтую слюну.
— А я не нашел, — без всякой тени сожаления в голосе сказал Алибек и понял, что сказал глупо.
Жакуп пожал плечами, как бы говоря: «Если я нашел, то как мог найти и ты? Потерялся всего один верблюд, и только дурак будет искать двух…».
— Где вы нашли его? — спросил Алибек только для того, чтобы скрыть свою неловкость.
Старик без слов махнул куда-то в сторону.
Лина и Алибек вернулись к кроссворду, но уже без прежнего интереса. Они отгадали несколько слов и опять споткнулись, как на скафиринхе. Лина прочитала:
— Тридцатое по горизонтали: насильник, грабитель. Из шести букв.
— Бандит, — бросил первое попавшее на ум слово Алибек.
— Не подойдет, — отвергнула «бандита» Лина. — Предпоследняя буква «а», больше наводящих нет…
Предлагался «фашист», «палач» и даже «Колчак», но ни одно из этих слов не подходило.
— Насильник, притеснитель, грабитель, — шептала Лина, приложив кончик карандаша к губам и посматривая то в журнал, то на Алибека. — Насильник, грабитель — что же это такое?
— Басмач!
Это сказал старый Жакуп, отвернувшись и выплюнув остатки наса. Алибек вздрогнул. Лина радостно воскликнула:
— Правильно! И, оказывается, совсем просто. Как же вы отгадали, дедушка?
Молчаливый Жакуп на этот раз вступил в разговор. С трудом подбирая русские слова, он объяснил:
— Я не знаю вашей игры. Ты, Лина, говоришь — грабитель. Я знаю, есть узбекское слово «басмак». Грабитель — басмак или басмач.
Он почему то посмотрел
«Он досадует, что неграмотный старик ловко посадил обоих нас в галошу, — догадалась Лина. — Какой самолюбивый!..»
У нее тоже пропал интерес к кроссворду, она отшвырнула журнал в сторону.
«Вечер мог быть интересным и пройти незаметно. Старик все испортил!» — она покосилась на Жакупа, который, не обращая никакого внимания на молодых людей, располагался в стороне, в углу палатки, на отдых.
Алибек простился и ушел.
Лина, не раздеваясь, легла на подушку. Сейчас ей показалось обидным, что Жакуп, с разрешения или по просьбе отца, поселился здесь. Она поняла по-своему, для чего это сделал отец.
«Дома мать не давала шагу ступить одной. Здесь поставили этого старика, как евнуха в гарем, — с обидой думала она. — Неужели отец не понимает, что это оскорбительно для меня. Я не маленькая, отлично понимаю, что к чему, и в своих поступках даю себе отчет. Вот возьму сейчас и пойду на прогулку, хоть отец и намекал, что не рекомендуется в темноте бродить одной. Алибек, вероятно, не спит. Мы проведем вечер на свежем воздухе, будем болтать обо всем. Только он сегодня странный какой-то. Может быть, он что-то таит в сердце и не осмелится сказать? Я выйду…».
Полагая, что Жакуп уже заснул, она надела куртку и выскользнула из палатки.
Вечер был тих, по-осеннему прохладен. Приветливо мерцали звезды. Выплывала в темно-голубой океан неба огромная луна, и мертво желтела под ее холодным светом пустыня.
По лагерю не двигалась ни одна фигура. Все спали. Только возле колодца раздавался плеск и журчание — дежурный доставал воду из колодца и сливал ее в бак — теперь, на случай бури, в баке всегда держался запас воды. Не спал пока и Жакуп. Он приподнялся, чуть приоткрыл край палатки у входа, увидел Лину, одиноко стоявшую в пяти шагах, и снова лег, покачав головой.
«Обиделась. Из-за него… А зря! Он недостоин мыть твои ноги…».
Счастье Дмитрича
Стольникова ждали в лагере с нетерпением. Лина скучала, она бывала либо в обществе молчаливого Жакупа, либо одна. Алибек больше не подходил к палатке, и Лина поняла, что он не хочет встречаться с Жакупом. Старик часто посматривал в даль пустыни — не пылит ли машина. Дмитрич говорил, что с Николаем Викентьевичем работать куда лучше: он хоть и профессор, «сам рук о лопату не мозолит», но рабочего человека понимает, строг, но справедлив. И дело знает. А его помощники только спорят между собой, глядя на них, и землекопы шабашат при любом случае и «проклятый Антиох, язви его, мутит бригаду».