Старое русло
Шрифт:
Вот одна из них ткнулась в веревку, и Алибек с радостью заметил, как она испуганно отвернулась и поползла в сторону. Все гады забеспокоились, засвистели, некоторые, наткнувшись на веревку, отползали и прятались, иные, огибая кольцо снаружи, заходили в тыл. Волосяная веревка была перед ними огненной чертой, которую нельзя переползти. Почему они смертельно боялись ее? Может быть, опасались выколоть себе глаза о жестко торчащие во все стороны волоски веревки? Может быть, они не выносили запаха волоса, из которого свита веревка? Алибек слышал и то и другое объяснение. Но сейчас его не занимал этот вопрос. Его влекло туда, дальше вниз. Там возле стены лежало что-то, покрытое пестрым халатом. Он не забывал аккуратно передвигать палкой волосяное кольцо, следить, чтобы веревка всюду плотно прилегала к песку. Змея не может переползти веревку, но подползти под нее решится.
Воздух в подземелье был тяжел, как и в прошлый раз. Чем глубже спускался Алибек, тем удушливее был воздух — сырой, какой-то липкий, противный.
Алибек приблизился к стене. Длинное, прикрытое полосатым халатом, по-прежнему лежало в углу так же, как и при первом посещении подземелья, чуть не ставшем для Алибека и последним.
Теперь он стоял, раздумывая, что же все-таки откроется перед ним, когда он палкой отбросит халат. Вещей тут немного. Конечно, это могут быть только драгоценности, которых немало награбил Джунаид-хан.
«Вот и конец моим мучениям, — радовался Алибек. — Остается взять сокровища и распорядиться ими, как я надумал. Никому я не говорил об этом и не скажу. Я сделаю так… Пусть потом скажет кто-нибудь: «Сын басмача». Завидовать будут, почитать будут… Интересно, что скажет тогда Лина?»
При воспоминании о Лине радостные мысли Алибека споткнулись, расползлись, пропали. Она посмеется: подумаешь, какое геройство! А на драгоценности она, вероятно смотрит так же, как и ее отец, для которого золото и черепки посуды имеют одну цену.
«Она посчитает меня честолюбивым, жадным, но это неправда, — протестовал Алибек, — Я нашел занесенный песком ящик золота, и у меня даже в мыслях не было воспользоваться им. Я смотрел на него так же, как на любую вещь экспедиции, которую обязан, должен беречь. То золото меня меньше интересовало, чем глиняный сосуд с типичным казахским орнаментом, его я брал в руки с большей осторожностью, боялся уронить, разбить.
Мне нужны именно эти драгоценности, очень нужны. Так что же я стою и медлю? Долой этот халат, от которого разит как от помойной ямы».
Алибек палкой откинул халат, и отпрянул назад, забыв о волосяном кольце.
Белея, на него глядел череп огромными жуткими глазницами. Из черной пустоты одной глазницы высунулась голова змеи, подергала раздвоенным, как двурогая вилка языком; змея стала выползать неслышно — будто из черепа лилась чернильная струя.
Ужас сковал Алибека. Но при виде ползущей прямо на него змеи он вспомнил про аркан, и палкой в дрожащей руке привел в порядок спасительное кольцо. Алибек снова посмотрел на свою «находку». Череп, стиснув зубы, беззвучно хохотал над ним, над его грезами. На щеках и на шее мертвеца желтела высохшая, как пергамент, кожа, под истлевшей рубашкой угадывались дуги ребер. Кожа на пальцах сохранилась лучше, но была сухой, как на мумии, пальцы скрючились там, где было горло; казалось, они сдавливали смех, и жутко было подумать, что пальцы вдруг разожмутся и громкий смех мертвеца потрясет могильную тишину подземелья.
Алибек устало провел рукой по лбу, стер выступивший холодный пот. К нему постепенно вернулась способность соображать.
Так вот какое «сокровище» ожидало его здесь! Золота нет, и вообще ничего ценного нет, и все, о чем он мечтал минуту назад, — миф! Перед ним скелет да лохмотья одежды… Где был Джунаид-хан, там остался труп…
Кто же был этот человек, что забрался сюда давно, может быть, десять или двадцать лет назад, и нашел здесь свою смерть? Возле черепа лежит войлочная шляпа с дряблыми полями. Рубашка на мертвеце обыкновенная, из полотна, очень грязная; сверх нее — что-то вроде жилета. Сапоги хромовые, с острыми носками и почти без каблуков. Единственной вещью, по которой можно было более определенно судить о человеке, был халат. Это был когда-то хороший, вероятно, дорогой бухарский халат. Такие халаты любили носить басмачи. И владелец этого халата был, вероятно, басмач.
Тут Алибек вспомнил о трех посланцах из Синцзяна на розыски сокровищ Джунаид-хана, о которых упомянул отец: один вернулся с границы, другой сдался властям, третий был этот…
Отчего он погиб? От укуса змей? Но он успел бы выбраться наружу и умереть там, а не здесь. Да и змеи забираются сюда только на зиму, а весной уползают в пустыню, человек же был одет не по-зимнему. Если бы он увидел здесь змей и не обнаружил сокровищ, то ни минуту бы не оставался в подземелье, а скорее поспешил бы на свет божий.
«С ним случилось то же, что и со мной в первый раз, — решил Алибек. — Песок хлынул в подземелье и закупорил выход, это и погубило его. Он не мог пробраться наружу. У него не хватило сил бороться с песком. Он испытывал жажду и голод, к тому же был в преклонных годах — надежды на спасение не было. Видя неминуемую смерть, он принял ее покорно, как истый мусульманин, — лег и накрылся халатом».
Подумал это Алибек без всякого сожаления о погребенном заживо человеке. У него даже шевельнулось чувство собственной гордости и превосходства в силе: он сумел выйти из более трудного положения! Но это не могло заглушить глубокого разочарования, которое овладело им, когда ужас, нахлынувший от неожиданной встречи с мертвецом, отступил. Вместо сокровищ — кости, скелет, которым не заинтересуется даже археолог! Рухнули все радужные планы и надежды, надо возвращаться с пустыми руками.
«Следовало бы осмотреть, — Алибек с отвращением посмотрел на грязный халат, прикрывавший мертвеца. — Возможно есть документы, какие-нибудь записи… Мертвый не тронет. Надо опасаться только змей».
Превозмогая чувство омерзения, Алибек приподнял палкой халат и взял рукой за полу. Халат не сгнил, отличный шелк хорошо сохранился. Надо было еще распахнуть жилет — нет ли чего под ним на груди. Он тронул палкой пуговицу, она отлетела. Легко сковырнув все пуговицы, Алибек откинул полу жилета. На мертвеце был широкий кожаный пояс и к нему прицеплен нож, — видимо, единственное оружие. Нож был кривой, с искусно выделанной из рога ручкой; на черных ножнах, как украшение, тускло желтел медный хвостатый скорпион, вцепившийся тонкими металлическими лапами в кожу, покрывавшую ножны.
Алибек хотел взять нож, но раздумал; как оружие он не нужен, а как память… Нет, он не хотел памяти об этом мертвеце.
Прикрыв останки басмача его же халатом, он стал выбираться из подземелья. Притихшие на время змеи снова начали испускать противное шипение и свист, но Алибек мало обращал на них внимания и довольно небрежно передвигал палкой аркан.
«Сокровищ нет, — до боли в голове давила обидная мысль. — Впустую перенесены все страхи в этом подземелье, потрачены время и силы. Сокровищ нет… Неужели их и не было! Но не может быть, чтобы отец перед смертью сказал неправду, — он был в полном сознании, не бредил… Творится что-то непонятное. Да, счастье нелегко дается в руки. Но есть ли оно вообще, это счастье?»