Старость аксолотля
Шрифт:
– Да ты с ума сошел.
– Что, правда? Смотри-ка, как легко определить. Только мне, дураку, отчего-то кажется иначе. Пока.
И он проваливается под землю. Место, где она его поглотила, зарастает травой.
Агерре возвращается на дорогу. Не пытается ли Иван попросту вытащить меня из АС, отрезать от Иллюзиона на время Ваяния? Я буду как дурак болтаться вокруг Вектора Ферза, а тем временем он проведет очередную комбинацию. О которой я узнаю с опозданием на этот самый час. Блеф, блеф. А может, нет? Лучше спрошу у карт. (Стражу снова приходится утихомиривать рефлекторный гнев Агерре). Глиомыслие, чтоб его!..
У входа в парк Института Фредерика приветствует доктор Чен, глинный.
– Мы ожидали вашего визита, фрай. Леди Амиэль сообщила мне коды, – он крепко жмет руку Агерре. Ладонь о штанину не вытирает, возможно, помня об иллюзионности ксенотика. – Я знаю, что вы дружили с Габриэлем.
– Я знал его, да.
Чен ведет его через парк к самому большому зданию.
– То, чем мы занимаемся здесь, в институте… Большинство наших более-менее серьезных исследовательских проектов вы и так знаете, фрай, поскольку мы частично или целиком ведем их по заказу Ордена. Но мы могли себе позволить – Габриэль мог позволить – несколько некоммерческих программ, во всяком случае, не планировавшихся как коммерческие. Именно ими он интенсивнее всего занимался под конец. Так что если…
– Вы знаете о Глупце?
– Это вы так его назвали, да? Да, знаем, естественно.
– Глупце, Козлике. Как Габриэль угодил в этот глиокрист раскольников?
– Полагаю, на основе шумовых уравнений Голдберга.
– Майгод, а это еще что такое?
Чен тихо смеется. Они уже входят внутрь здания, доктор придерживает перед Агерре дверь – на петлях, неавтоматическую.
– Резонирующие органеллы-глиофиты описаны у Голдберга в таблицах квантовых функций. Проводится статистический анализ корреляции дрейфа их квадрата модуля Шредингера с изменениями ближайшей глии, анализ ориентации относительно целевых глиевых клеток. Этот «дрейф» представляет собой накопление мелких, едва регистрируемых под Гейзенбергом колебаний волновых функций компонентов органеллы. В первые годы глиологии считалось, что оно укладывается в погрешность измерений, но Голдберг взялся за дело и составил свои таблицы. На выходе мы получаем системы уравнений, определяющих распределение вероятностей положения глиевой клетки, в данный момент связанной с исследуемой. Метод не получил признания, поскольку это выглядело лишь раздуванием вероятностных облаков в макрокосмос.
– Так каким образом Габриэль…
– Не знаю. Но знаю, что он загружал Болота уравнениями Голдберга по максимуму. Так что если как-то, то именно так. Ну вот, мы пришли.
– Крайст… а это еще что?
– Последняя идея Габриэля Пайге.
Они стоят над морем живой глии, к которому спустились по крутой лестнице и через некое подобие шлюза, который закрылся сразу же за ними; теперь они находятся на узком решетчатом балконе, который, похоже, идет вокруг всего помещения – в чем Агерре не уверен, поскольку зал имеет чудовищные размеры, противоположная стена исчезает во мраке, впрочем, освещение не из лучших, желтые лампы на низком потолке и не более того. Больше света испускает сама глия, из бассейна бьет холодное фиолетовое пламя. Вот оно, озеро крови из жил бездушных созданий Гадеса, ад нерожденных от Адама и Евы, цвет нечеловечности. Но в Шадре, или в высоких атмосферах газовых гигантов с подобными ей условиями, там, где глия существует в своем естественном виде, она никогда не встречается в такой концентрации. Она парит в форме свободного планктона, в виде газовой взвеси вокруг планеты. Не так, как здесь, где по густому глиевому бульону в буквальном смысле прокатываются волны, от стены до невидимой стены… Как велико это помещение? Сколько тонн чистой глии тут собрано?
– Он слил все ее разновидности, – говорит Чен. – Вначале ему хватало наблюдения за глией, изъятой из среды, в сверхконцентрированном состоянии. Он рассчитывал, что, возможно, некоторые клетки наконец начнут отмирать. Но нет. Тогда он влил вирусы, скрученные из цепочек QTRP. Он не строил планов, играл в ускоренную эволюцию. Лупил тяжелым излучением, разбивавшим связи. Ждал спонтанного появления примитивных форм кутрипической глиожизни. Потом бы он это ускорил, стимулировал… Ну, ты понимаешь, фрай.
– Кутрипический глиотик?
– Что-то в этом роде. В стенах есть гравиметры. Мы ждем колебаний, выходящих за пределы статистики.
– И как?
– Слабо. Едва-едва.
– А он считался с тем, что если у него все получится, от этого острова может не остаться камня на камне? Или от всей планеты? А? Это не Ясли, но если бы он столь же последовательно продолжил свой проект, как вы говорите…
– Да-а. Видите те волны? У Лазури нет спутников. Однако глия в такой концентрации естественным образом смещает градиенты гравитации. Мы фиксируем частоту и амплитуду. Габриэль сообразил перед самой смертью, что существует корреляция между ними и сбоями в наших Болотах. У нас тут обширные Болота в нескольких сотнях метров отсюда. Это первая серьезная зацепка, позволяющая связать реакцию внутриклеточных глиофитов с их взаимным положением, фрай. Есть опасность полной дезорганизации всяческого процессинга на Болотах. Габриэль искал новые способы усиления, искусственного индуцирования… Вы прекрасно понимаете, что это значит.
Похоже, работает Страж – Агерре чувствует кратковременную легкость мыслей, мимолетное ощущение отрыва «я» от «я». Иначе подобная перспектива всерьез бы его потрясла. Что бы ни хотел создать здесь Габриэль, он создал бич для ксенотиков. Знал ли об этом Петрч? Или он и это нагадал? Фредерик смотрит, как зернистая фиолетовая волна накрывает другую, жирная туша морщит свою жидкую шкуру, калейдоскопические узоры на ее поверхности начинают вызывать у ксенотика все более быстрые, все более длинные цепочки все более эксцентричных ассоциаций, что-то зудит в затылке…
– Жаль, что вы не посетили нас в Глине, фрай.
– Почему?
– Мне интересно – на таком расстоянии… ну, вы понимаете… Вы что-нибудь чувствуете?
16. Технологии убийства
Виталий Прокопьевич Лужный дремлет на деревянном лежаке, накрывшись клетчатым одеялом. Неровные порывы ветра гоняют по Боденскому озеру белые треугольники парусов, со стороны Райхенау движется большая моторная яхта. Начинает моросить вечерний дождик, и на террасу санатория выходит медсестра, чтобы забрать старика – но Лужный, вновь очнувшись, раздраженно отгоняет ее взмахом руки, которая, похоже, ни для чего больше не годится.
– Такова проблема с честными опекунами, – говорит он. – Чем больше им платишь, тем больше у них чувство вины, что они не делают ничего стоящего таких денег и отравляют тебе каждое мгновение, отчаянно пытаясь оправдать свой заработок.
– Плати меньше.
– Те еще хуже. Они ждут от меня благодарности.
– Ну тогда возьми себе в качестве вассалов каких-нибудь бедняков с Юга с медицинским образованием.
– Я гражданин России.
– Ах да, я забыл.
– Хссс!..
– Что, снова болит? Как там крылья?
– Уже, похоже, атрофировались. Хорошо, что я всего лишь дух, иначе я бы не выдержал, несмотря ни на что, и распростер их в последний раз. Этого не подделаешь никакими иллюзиями, как же я вам завидую!.. Ничем не ограниченная свобода движений, Фредерик, ощущение, будто сжатием кулака сворачиваешь материю вселенной. Страшные ангелы фиолета. Я брежу, да… Я начал забавляться хайку, где-то тут у меня…
Лужный говорит в Иллюзионе – в Глине он не может, деформированная гортань не производит модулированных звуков. Трудно назвать часть его тела, которая не была бы гротескно деформирована. К нему постоянно подключены полтора десятка дренажных трубок (большую их часть сейчас скрывает одеяло), в которые обильно сочится глиоподобная слизь. У него нет волос, а шишковатый череп подвергнут трепанации для свободного управления давлением внутримозговой жидкости. Большую часть четверти века своей инвалидности Лужный прибегал к помощи всевозможных экзоскелетов. Агерре помнит его со времен процессов с CasLab, Виталий выступал как свидетель, а затем уже больше в роли эксперта. Тогда он выглядел как неисправный Робокоп, двигаясь как плохо анимированная кукла. А однажды Фредерик видел, как Виталий летает: он не ксенотик, и этот его полет не имел ничего общего с Ваянием – настоящее скольжение в воздухе, только на невидимых несущих плоскостях его псевдостамповых крыльев.