Старость аксолотля
Шрифт:
– Локация в межзвездном пространстве, – сухо произносит Агерре. – Противоположно Вектору. Живокрист и Болота. Твои ксенотики-ученые. Они не тратят впустую времени на Ваяние… и гадают. Тот глиокрист, майгод, тот глиокрист!.. Кто это был?
– Доктор Арвенна Дьюс. У Лужного она в последней сотне, но в нанобиологии – одна из лучших умов. Ваять? Зачем? Ради денег? Есть ли разница еще в нескольких миллионах? После сизигии ей потребовалось четыре месяца на открытие глиокриста. Фигуры из крови в горячей воде.
Агерре качает головой, пустым взглядом
– И что еще, что еще?
– Мне очень жаль, но теперь уже слишком поздно. Ты сам себя отрезал, – страшные глаза Петрча сухи и неподвижны, он с аналитическим спокойствием наблюдает за реакцией главы Ордена. – Не пытайся ее искать. Она больше не член Ordo Homo Xenogenesis. Как и никто из нас. Мне очень жаль, – повторяет он.
Но в самом ли деле ему жаль? Все-таки это момент его триумфа, момент славы. Может, не исполнение мечты, но, вне всякого сомнения, новая пища для амбиций.
Агерре все еще блуждает на ощупь, мыслями и взглядом.
– Если глиокрист – целиком изобретение фрай Дьюс, если вы ни с кем не сотрудничали… то как, собственно, Габриэль попал на Глупец?
– Куда? Ах, на Козлик? Честно говоря, меня это тоже удивляет. Случайность? Вряд ли. Наверняка он за кем-то из нас следил, вместе с Есадой. Но откуда у него возникли подозрения…
– Проект SWING. Вы нарушили вращательный момент звезды?
– Нет. Мы ведь знали, что они мониторят всю галактику. У нас у самих есть доли в SWING'е.
– Неудивительно. С этой технологией глиокриста…
– Тебе тоже советую. Это будет…
– Куомо, – прерывает Петрча Агерре.
Иван пятится, красные рукава вздымаются на иллюзионном ветру – хищная птица в оборонительной позе.
– Я же тебе говорил – я над ними не властен.
– Отговорка лучше некуда, – признает Агерре, поворачиваясь к раскольнику спиной. – Я вовсе не предполагаю, что ты отдал приказ. Но ты наверняка подозревал… считался с тем, что рано или поздно кто-то, под каким-то предлогом… Верно? И ты ждал, просто ждал. Ибо – «ты над ними не властен». Возрази.
На покрывшемся черным фракталом небе уже почти не видно звезд. Обычно тот живокрист быстро бы распался, но город все еще периодически трясет, и сохраняются страховочные сети. Агерре и Петрч остановились у восточной, передней границы города, на высоте тридцатого этажа. Вид на равнину им закрывает гигантская стена здания акселератора Института Торпа, так что смотреть они могут только на запад, на погруженный в тень Агерре-сити, будто находясь в пещере живокриста: ниже агрессивная архитектура неясных симметрий, выше зараза черного инея. Фредерик рассеянно созерцает все это, джунгли замысловатых форм вызывают в его голове странные ассоциативные цепочки.
– Может, ты и прав, – медленно бормочет за его спиной Петрч. – Может, таковы в самом деле были мои подсознательные мотивы… Но подобного рода подозрения невозможно проверить. Даже если я сейчас честно признаюсь, под открытым Стражем, на чистых вариографах, это тоже ничего не будет значить, поскольку я мог за это время убедить себя в самом худшем и по-настоящему в это поверить. В каждом из нас таится сомнение в самом себе, мрачное подозрение, более того, даже некое извращенное желание найти в себе как можно больше черт своего темного близнеца. Каждый, говоря: «Я абсолютно невиновен», уже машинально ищет в себе вину. Кто сегодня верит в невинность? Такого не бывает. Лишь градации подлости, между полюсами разнонаправленных эгоизмов. Так что…
Это не таро с его легкой символикой, нет у Агерре и никакого влияния на расклад – и тем не менее, он ощущает тот же самый едва заметный, фантомный зуд, где-то между задним мозгом и мозговой оболочкой, зачатки движения, финал которого невозможно предвидеть, но каждый этап его одинаково неизбежен. Ассоциации льнут друг к другу, будто внутренности хорошо смазанного поршня. Движение расходится все более быстрыми волнами, Фредерик почти его слышит, тлум-тулумм, тлум-тулумм, начиная с кустистой тени на стене Каланчи и заканчивая – заканчивая фиолетовыми глазами молчащего Ивана Петрча.
Агерре поворачивается к нему и смотрит в эти глаза, и внезапно становятся ясными причина визита раскольника, стиль беседы, долгие паузы, неожиданная открытость… Все лишь затем, чтобы максимально затянуть разговор. Время! Время!
Они лишь обмениваются взглядами. Петрч еще успевает открыть рот, но Агерре без единого слова обрывает связь, и Иван исчезает с дорожки, будто изгнанный экзорцистом дух.
Время! Фредерика распирает от неуправляемой энергии. Успеет ли он? Или Иван все же выиграл?
Но какова, собственно, ставка?
12. Изнасилование
Не зная, что делать, он в самом деле раскладывает таро. Само это действие запускает успокаивающие процедуры Стража, поскольку теперь каждая ссылка на глиоинтуицию будет напоминать Фредерику о Иване Петрче и о том, что в данном вопросе он с самого начала был несомненно прав – именно глиомыслие, а не Ваяние определяют реальное могущество – так что теперь все выглядит так, будто раскладывая каждый раз таро, он унижается перед Петрчем, почти принося ему вассальную присягу. Особенно в первый раз, когда Агерре еще чувствует во рту горький вкус искренне высказанных Петрчу слов, в то время как тот всегда опережал его на шаг, всегда оказывался на один ответ умнее, ибо – глия.
На что мог рассчитывать Петрч? Сколько они могли бы так разговаривать? Час? Два? Не больше. Что произойдет за это время? От чего его удерживал Иван?
Четверка Кубков, Восьмерка Булав.
Он не назвал полную численность раскольников. Фон Равенштюк все еще работает – рано или поздно объявятся все, но это вопрос дней, не часов. Так что не в этом дело.
Настазия. Сколько уже длится инквизиционный процесс? Как давно разошелся по Иллюзиону циркуляр? Есть ли еще ксенотик, до которого тот не добрался? Только в том случае, если он все это время беспрерывно Ваял. Есть кто-то такой?