Старовский раскоп
Шрифт:
Половина восьмого.
Набрал отцовский номер. Длинные и долгие гудки, а потом тишина. Ну да, он что-то говорил про какую-то встречу…
Ясно. Он, может, вообще не в России сейчас.
… Подворотня… плен… мужики с пустыми глазами…зима и снег… пантера Алина… избушка… квартира… что пропускаем? К кому обращаться еще, если мужчины в форме медлительны, что ваши черепахи, и раскачаются только разве что послезавтра? А нужно — немедленно?
Сначала…. Подворотня…а до подворотни? Пьянка у Валерки. Вот! И Валерка пропал.
Ну что же,
***
Кухонька оказалась маленькая и скромная, вся серенькая от ситцевых блеклых занавесочек на окошке до самой хозяйки — бледной от усталости и горя женщины. Женщине на самом деле около пятидесяти, но выглядит на тридцать с небольшим, если не приглядываться. А если приглядываться, как Андрей, что, конечно, некрасиво и неприлично, то обнаруживается сеточка морщинок у глаз, желтенькие тени у висков и крыльев носа. Это Валеркина мама, Антонина Петровна. Вообще-то раньше она как-то стеснялась называться по имени-отчеству, все просила просто Антониной, и выглядела своему сыну почти ровесницей, может, старшей сестрой. Теперь возраст сильно чувствуется. В осанке и этих мелких приметах. С отцом то же самое.
Андрею обрадовалась, как родному. Андрей сначала не понял, опешил даже — дверь распахивается, женщина щурится, принюхивается — ну да, привычка такая у Волков, — а потом вдруг всплескивает руками и кидается Андрею на шею. А Андрей весь залепленный снегом с ног до головы, снег тает и растекается лужей с ботинок.
— Андрюша? Андрюшенька! Живой! — ей-Богу, словно бы сына отыскала потерянного. А для нее почти так, наверно, и есть… Наверно, она думает, что если Андрей возвратился, то и…
Успокаивается. Смущается, ведет на кухню, поить чаем. Кухня эта… Аккуратная по инерции, с того времени, когда Антонина Петровна еще была просто Антониной.
— Значит, сбежал?
— Да.
— Так может…
— Все будет хорошо.
— А то он тебя искал, искал, и вот… — сначала суетилась, переставляла кружки, чайник-заварник, протирала стол тряпкой досуха, потом успокоилась, присела с краешка и уставилась на Андрея как на последнюю свою надежду.
— Теперь я его поищу. Его и еще одну девушку. Только мне нужно кое-что знать. И мне, наверно, Валеркина фотография понадобится.
— Да, конечно.
Быстро уходит, шатаются раздернутые шторки в дверном проеме. Шторки — бамбук нарезной на цепочках, старомодный, внизу погрызенный и измочаленный. Понятно, Валерка маленький жевал. У волчат всегда зубки чешутся. Возвращается скоро с затрепанным бумажным квадратиком "три на четыре", черно-белым, на нем Валерка вид имеет ужасно напряженный, смущенный и задеревеневший перед фотоаппаратом, как перед удавом, готовым вот-вот проглотить.
— А, спасибо. — Спрятал фото в бумажник. — А что по поводу этой истории говорят в клане?
Снова усаживается на краешек табуретки.
— А что бы им говорить? Говорят — ищут. Вчера Алексей звонил… это наш старшой… Ну, как всегда. Сочувствуют, и все
Андрей не выдерживает взгляда, утыкается в чашку.
— А про Пантер ничего не слышно? Просто одна девушка тоже пропала, а она Пантера.
— Пантера? Откуда бы у нас здесь взяться Пантерам? Хотя была вроде одна, ее ищут. Но это вряд ли твоя девушка, это какой-то маньяк. Ты лучше у Кости спроси, он уже минут через десять с работы придет. Ты подожди, ладно?
— Хорошо.
Десять минут прошли в тягостном молчании, изредка сдабриваемом навязчивым и лихорадочным: "Еще чайку? Вот, печенье… Валерочка такое любит"… Наконец, Константин Петрович. Грузный, усталый. Дождались.
— Пантеры? Да была какая-то, ее ищут, кажется. Я с этими делами не очень, сам понимаешь. Я в рейды не хожу. Но могу у наших узнать. Позвонить тебе, если что?
— Да, был бы благодарен. А еще… возможно, вы посоветуете, с кем можно поговорить? Ну, из вашего клана, или там с координатором встречу организовать? Или хотя бы с главой клана? Вообще с кем-то, кто имеет связи с Пантерами.
— Ну… тут подумать надо. Знаешь, что, Андрюш…У меня тут знакомый есть, мужик толковый. Он сам из бывших, сейчас не у дел, но советом помочь, наверно, может. Егор Семенович… где-то у меня адрес был… Он, наверно, что-то и про Пантер знает. А с Алексеем… не знаю. Я спрошу. Завтра с утра позвоню тебе.
В половине девятого только отпустили, все расспрашивали про плен. Видимо, примеряя на своего сына. Тягостно и липко, и душно, как под раскисшим от пота старым ватным одеялом. Поежился за порогом, на улице жадно дышал холодным свежим воздухом. В воздухе танцевали мелкие снежинки — от былой роскоши снегопада осталась только чахлая крупка.
Крупка была странная — белесая, как моль, с резким аммиачным запашком. Или это с химзавода? Вообще ночь оказалась необычная — с шорохами, скрипами и шумами, с невидимой, но ощущаемой суетой, пахнущая тысячей разных запахов. Запахи отвлекали и мешали сосредоточиться, а сигарет, чтобы их заглушить, с собой не было — в плену отвык, хотя, помнится, сперва навязчиво хотелось покурить, аж до зуда. Ну что, идти сейчас к этому Егору Семеновичу, или не стоит? Поздно уже…
Нужно. И плевать на приличия.
Значит, Краснознаменная, дом два? Где бы еще эту Краснознаменную отыскать… Объяснили — недалеко от главной площади, там еще памятник обойти надо справа и свернуть на боковую аллею.
Ну что ж, площадь, так площадь.
На полпути, на пустынном по позднему времени перекрестке, настигла скрипучая трель из кармана. Вздрогнул, зашарил в поисках мерзко трезвонящего телефона по куртке.
— Алло? Папа?
— Андрей, ты где? Ты почему еще не дома? Слушай, я сегодня встретился все-таки с Мессарошем. Он пообещал организовать встречу с Координатором-правозащитником. Какая-то мать Адела. Пойдешь?