Старовский раскоп
Шрифт:
— Зачем вам было меня спасать?
— Я сказал, умолкни. Спать ложись. Вон там в сундуке какие-то старые куртки, если холодно.
С целлофаном закончил, окинул испытующим взглядом:
— Я схожу ненадолго… погляжу окрестности. Не вздумай никуда выходить — всё равно найду. Только зря замерзнешь.
— Но…
Поздно. Большая пантера. Куда больше самой Алины. Тяжелая, сильная, опасная, черная шерсть лоснится, усы длиннющие, глазищи желтые — как у Аленкиного Барсика, только ярче, почти лимонные…
Ушел. Опять воздух искрил на пороге.
***
Появился еще один.
Волк не вставал с подстилки уже несколько дней — совсем куда-то пропали силы. Только что полакать воды… Луна снова висела высоко и полнела ночь от ночи, и мучительно давила на обессиленного волка своей назревающей округлостью. Но пока волк был один и сделать ничего не мог, есть не хотелось, только иногда пить… ненавистный человек за дверью громыхал шагами. Раз в день тыкали мордой в миску с кашей-размазней, с вываренными мясными ошметками, еще чем-то противным. Волк почти все время лежал, прикрыв глаза, но спать тоже не мог.
Луна давила.
А как-то среди ночи, когда волк опять не спал, через щель под дверью просочился запах. Крепкий надежный запах сородича, тут волк ошибиться не мог. Через некоторое время к запаху добавился громкий злобный вой, ненавистные люди ругались и хлопали металлическими дверями. Волк пришел в возбуждение: подскочил из оставшихся сил и заметался по камере, поскуливая и подвывая. Тот, второй, отзывался яростным лаем, и волк его почти узнал, это свой же, из стаи! Но лай прекратился, металлические двери грохнули со всей силы, стало тихо. Запах, однако же, никуда не делся.
Силы окончательно оставили волка, возбуждение порыва больше не подпитывало… Дальше волк только лакал воду, поскуливал и принюхивался. Пробовал сам пожевать мясных обрезков, но они не лезли в горло. Зато теперь у волка появилась цель.
И родной запах дома.
***
Андрей.
Отец уже суетился на кухне, когда Андрей, помятый, позевывающий, приплелся на кухню в надежде на нормальный завтрак. Голод проснулся вместе с Андреем и теперь ныл в желудке болезненной дырой, в которую срочно нужно было чего-то набросать. Только кулинарными талантами отец, к несчастью, обделен: как сейчас припоминается — в давних полугодовых скитаниях с сыном не мог даже кашу без приключений сварить, если возникала такая нужда. Ели или в кафе-ресторанах-бистро, или всухомятку давились чем попало. Ну, сейчас хоть бутерброды и крепкий кофе.
— Неважно выглядишь, — заметил отец вместо приветствия.
— Плохо спал.
За окном стояла блеклая невнятная стена — метель, солнца не сыскать, ветер и липкие клочья, вверх-вниз мечущиеся в непроглядной серости. Декабрь показывал свой сибирский норов. Никакой теперь передышки до самого марта, а в марте — ручьи, почки на деревьях и, резко, минус двадцать. Чтобы набухшие листвой почки поотваливались, а вылезшие лягушки померзли.
— Крепко тебя попили, заразы.
— Крепко.
— Тебе бы к морю… или вон на Луару, к твоему Эсташу. На месяцок — другой.
Хлеб позавчерашний, колбаса соевая, кофе дрянной. Всё искусственное, пахнет синтетикой. Зато отец гладко выбрит и свеж, что листья салата после поливки. Отец вообще сейчас натурален, цветущ и радостен. И словно бы согнутая пружина вчерашняя, та, в осанке — выпрямилась.
— Закончу здесь, уеду к Эсташу, он приглашал.
— А может — ну его всё к черту, Андрей? — вдохновенно предложил отец, для выразительности махнув рукой. — Теперь уже и без тебя справятся. Найдут Вольфа и эту девчонку, не волнуйся. Теперь — справятся.
— Не уверен. Я гадал недавно. Алине выпала Эйхваз.
Отец задумался надолго, разглядывал свое отражение в черной поверхности кофе. Нахмурился. За окном нахмурилось тоже — еще сильней, хоть это и казалось невозможным.
— Ты мог и ошибиться, нужно сложить руны заново. Это раз. А второе — если ты не ошибся, то ей тем более не помочь.
— Это мы еще посмотрим. Но руны разложим, конечно. Ты кинь, у тебя лучше выходит, а я пока схожу еще кое-куда.
— Сам-то хоть зря не гробься. Или мало приключений? Снова захотел в плен? И далась тебе эта девчонка…
— Она меня спасла.
— Она спасла тебе жизнь, потом ты спас ее от сумасшествия — вы квиты. Или ты… между вами что-то еще было? Влюбился?
Кусок в горло не лезет. Тошнит от этой искусственной дряни. Где-то еще было нормальное мясо. Алинка покупала. Наверно, в морозилке… Замерзшее, конечно, в камень. Но все равно, пожалуй, то, что нужно. Нужно бы… запечь, что ли? Алина бы сготовила — пальчики оближешь. Эх, Алина…
— Мне нужно ее спасти.
— Ясно. Хоть кол на голове теши. Спасут твою Алину. Никуда не денутся. Пантера после инициации не иголка в стогу сена, чтобы совсем потеряться. Она после себя такие следы оставляет — слепой не ошибется. И не совсем дураки работают в парамагичке.
— Они работают слишком медленно. Пап, я просто не могу ждать!
— Я уж вижу… Ох, Андрей…
А Андрею предстояло сквозь метель и мороз — через полгорода.
— Егор Семенович?
В щель дверного проема высунулось мятое мужское лицо, подозрительно сморщилось. Ниже сунулось еще одно… не лицо, кошачья мордаха, круглая, щекастая, зеленоглазая и на диво осмысленная, словно бы вот этот вот — тоже здесь хозяин, и тоже интересуется, а кого это нелегкая принесла. Глазищи требовательно-презрительны — кто таков? Видимо, котяра с ходу составил об Андрее какое-то (явно нелицеприятное) мнение, о чем и сообщил мужчине оскорбительным коротким мявом — и скрылся за дверью. Мятый мужчина неприязненно сообщил:
— Ну, я. Чего нужно?
— Эээ… мне порекомендовали обратиться к вам…
— Опять от Ингмара? Он не предупреждал. Я вам что, служба спасения?
Просунуть ногу в щель проема Андрей успел исключительно по наитию — а то разговор бы на том и завершился.
— Погодите! Не знаю я никакого Ингмара! А к вам меня отправил Константин Петрович Вольф!
— Вольф? Костя? — в замешательстве нахмурился мужчина. — Костя ко мне отправил? У которого еще сын пропал?