Старплекс. Конец эры (сборник)
Шрифт:
Но для нас с Сюзан, как и для всех тех, кто оказывался в наших покрытых винилом креслах, для тех, кто пытался уяснить всю эту информацию, понять её, осознать — для нас это было ужасающим. Сердце у меня было готово выпрыгнуть из груди, голова раскалывалась; сколько бы тёплой воды ни предлагала мне специалист, жидкость не могла утолить жажду. Мои руки — те, которые бережно отделяли кости эмбриона динозавра от осколков яиц; те, которые снимали известковый налёт с окаменевших перьев; те, которые были главным орудием труда, главным инструментом в моей профессии — сейчас они трепетали, словно листья на ветру.
Рак лёгких, произнесла онколог ровным тоном, словно обсуждая характеристики последней модели внедорожника или видеомагнитофона, является одной из самых опасных форм рака: обычно его поздно диагностируют, и к моменту обнаружения он зачастую даёт метастазы в лимфоузлы туловища и шеи, в плевральную мембрану, отделяющую лёгкие от груди, а также в печень, надпочечники и кости.
Мне хотелось, чтобы она продолжала говорить в том же ключе — абстрактно, теоретически. Просто общие комментарии, очерчивающие контекст.
Но нет, нет! Коль говорила с выражением, она всячески подчёркивая важность сказанного. Всё это имело прямое отношение ко мне, к моему будущему.
Да, рак лёгких часто даёт метастазы.
Что он и сделал в моём случае.
И я задал ей вопрос, на который до смерти хотел знать ответ, — вопрос, ответа на который страшился услышать, важнейший из вопросов, тот самый, ответ на который с этого момента будет определять для меня всё — всё! Сколько мне осталось? Сколько?
Доктор Коль, наконец перестав быть роботом и превратившись в человека, отвела взгляд. После постановки диагноза пациенты в среднем живут девять месяцев — если лечение не проводится, сказала она. Химиотерапия может добавить к этому сроку ещё какое-то время, но у меня развился рак, называемый аденокарциномой. Новое для меня слово, набор слогов, которые мне предстояло выучить не хуже собственного имени, — слогов, которые, в сущности, будут определять того, кем я был, и всё, чем когда-либо стану, точнее, чем когда-либо определяли слова «Томас Дэвид Джерико». Даже если её лечить, лишь один из восьми больных аденокарциномой остаётся в живых через пять лет после постановки диагноза, а остальные уходят. Да, именно этим словом она воспользовалась — «уходят». Словно мы идём в магазин за хлебом, словно говорим, что уже поздно, что завтра рано вставать, что пора идти. Словно большинство из нас уже ушло, и мы одни из последних.
Эти слова прозвучали для нас с Сюзан, словно взрыв. Они пошатнули наш мирок, всё, что мы когда-либо знали.
В этот осенний день часы начали тикать.
Пошёл обратный отчёт.
Мне оставалось жить год — или около того.
11
Каждый вечер, когда музей закрывался для посетителей, мы с Холлусом спускались в Нижнюю Ротунду. В качестве платы за изучение наших экспонатов он раз за разом воссоздавал для нас различные периоды геологической истории Беты Гидры III, которые я записывал на видео.
Может, по причине того, что моя собственная жизнь клонилась к закату, однажды мне жутко захотелось увидеть кое-что другое. Холлус упоминал о шести планетах, по-видимому покинутых обитателями. Я захотел взглянуть на них, увидеть самые последние из артефактов чужих миров — последнее, что построили их жители перед тем, как исчезнуть.
И то, что он мне показал, было потрясающим.
Для начала Холлус показал первую планету Эпсилона Индейца. На южном континенте жители воздвигли огромный квадрат, со всех сторон обрамлённый гранитными стенами. Стены были сделаны из грубо высеченных гранитных блоков, размеры которых по меньшей стороне были свыше восьми метров. Площадка, которую они окаймляли, в поперечнике составляла почти полкилометра, и она была сплошь усеяна булыжниками — огромными, неровными кусками разбитого бетона. Даже если бы кому-то удалось перелезть через стены, огромное каменное поле было совершенно бесплодным. Ни животному, ни транспортному средству не удалось бы пересечь его без огромных сложностей, и здесь ничего не могло расти — ни сейчас, ни когда-либо потом.
Затем — мир Тау Кита II. В самом сердце пустыни давно ушедшие обитатели планеты воздвигли диск из оплавленного чёрного камня более двух километров в поперечнике, толщиной свыше пяти метров. Чёрная поверхность поглощала излучение от звезды, невероятно при этом разогреваясь; живая плоть обожглась бы в попытке пройтись по диску, и даже подошвы ботинок бы оплавились.
На поверхности первой планеты Мю Кассиопеи А уже не осталось признаков существования разумных обитателей; все их следы стёрли 2,4 млн. лет эрозии. Но Холлус показал мне компьютерную модель того, что выявили сенсоры межзвёздного корабля «Мерелкас» под слоями осадочных пород: обширную площадку, заполненную башнями, спутанными спиралями, шпилями и прочими строениями с острыми выступами. И в глубине под этой площадкой хранилище — или потайная пещера, — навеки спрятанное от посторонних глаз. В прошлом планета могла похвастать очень крупным естественным спутником, по относительным размерам куда крупнее, чем Луна относительно Земли. Сейчас спутника не было; вместо него красовалась шикарная система колец. Холлус сказал, удалось определить возраст системы колец; он оказался равным тем же 2,4 млн. лет — иными словами, система колец появилась в то же время, когда исчезли кассиопейцы.
Я попросил его показать мне остальную часть планеты. В морях были архипелаги — острова поднимались из воды словно жемчужины, — и восточные очертания самого крупного континента почти точно отвечали форме западного побережья второго по величине: явный признак того, что на планете происходили тектонические сдвиги.
— Они сами взорвали свою луну, — произнёс я, удивив внезапным прозрением самого себя. — Они хотели положить конец приливным силам, которые разрушали кору планеты. Они хотели остановить движение тектонических плит.
— Почему? — спросил Холлус, судя по голосу заинтригованный замечанием.
— Чтобы хранилище, которое они построили, не ушло вглубь, — сказал я.
Сдвиги континентов приводят к тому, что скальные породы обновляются: старые опускаются в мантию, а новые образуются из магмы, поднимающейся по трещинам на дне океанов.
— Но мы предположили, что оно предназначено для хранения ядерных отходов, — заметил Холлус. — Если хранилище уйдёт вглубь — это наилучшим способом разрешит проблему.
Я кивнул. Сооружения, которые он показал мне здесь, на Тау Кита II и на Эпсилоне Индейца I, в самом деле напомнили мне предложения по конструкции мест захоронения ядерных отходов здесь, на Земле: искусственные ландшафты, настолько жуткие, что никому и в голову не придёт вести там раскопки.
— Вы не нашли каких-нибудь рисунков или надписей, относящихся к ядерным отходам? — спросил я.
Ядерные хранилища на Земле всегда помечают символическими сообщениями, указывающими тип опасных материалов — чтобы будущие обитатели этих земель смогли понять, что именно тут хранится. Предполагаемая иконография варьирует от человеческих лиц, выражающих болезнь или отвращение, до диаграмм, указывающих на атомные номера захороненных элементов.