Старшая школа Йокай
Шрифт:
— Э… я пропущу, — я постарался аккуратно обойти тему.
— Почему? — изумилась она.
— Скажем так, в моей семье считается крайне невежливым нарушать покой других личей.
А то проснется еще… вся страна на уши встанет.
Девять длинных тонких хвостов отбрасывали девять теней в свете уличного фонаря. Бай Гуан была очень занята: она волновалась, как бы не проснулся ночной сторож. Его работой было охранять мемориальный парк, однако в последние полгода парень увлекся сакэ и по ночам преимущественно квасил под маринованную черемшу, после чего спал до утра как убитый. Лисица могла только поражаться странностям человеческого вкуса. Алкоголь она на дух не переносила.
Бай Гуан добралась до могилы Рисы Камэи. Опознать ее было несложно: фанаты до сих пор приносили цветы и фотографии. Все ярусы надгробия были уставлены догоревшими уличными свечами, а на вертикальных столбиках висели гроздья крупных брелоков, любовь к которым она демонстрировала при жизни. Лиса вытянула переднюю лапу и нащупала среди свеч небольшую каменную фигурку. Отлично, всё на месте.
Обметя собственными хвостами пространство перед надгробием, Бай Гуан когтем нарисовала на земле странного вида круг и запела без слов. Тихий глубокий голос потек между камнями, чтобы потревожить обугленные кости той, что уже ничего не могла слышать. Стояла глубокая ночь, и песня не могла повредить никому из живых. На то и был расчет.
Потребовалось не так мало времени, как хотелось бы. Чертовы методы чертовых шинигами. Однако намоленный алтарь, которым и была простенькая каменная фигурка, всё-таки сработал. Из нарисованного круга пошел еле заметный дымок. К концу песни перед Бай Гуан полностью проявилась босая прекрасного вида девушка. Ладно сложенная фигура, отточенная годами тренировок в зале. Черная хорошо подогнанная одежда. Броский шрам поперек шеи. Длинные волосы, окутывавшие тело духа и спускавшиеся чуть ли не до колен. Только лицо было уже не белым с синими чертами, а обычным.
Онрё подняла глаза на лису. Взгляд был осмысленным.
— Добрый вечер, Камэя Риса. Я Бай Гуан.
— Я знаю, — тихо произнесла онрё. — Ваше жизнеописание, как и биографию семи великих китайских певиц, изучают в школах в рамках темы Второй мировой войны. Вы мой кумир. Я тоже была вокалисткой.
— И хорошей, — китайской лисице хули-цзин было очень приятно думать, что ее человеческое воплощение в каком-то смысле вошло в историю. — Пожалуйста, напомни мне: почему ты добровольно ушла из жизни?
— Мое агентство поставило невыполнимые условия контракта, — голос Рисы был тих и печален. — Сначала они запретили мне любую личную жизнь, а потом подставили ради скандала. Ради рейтинга они распространили слухи о моих отношениях с другим айдолом, хотя их не было. Меня затравили.
— И ты готова спустить это прямо так только потому, что тебя проморозили до самых потаенных уголков души?
Риса вспыхнула черной дымкой и с удивлением посмотрела на свои руки. А потом на лисицу — с благодарностью.
— Да, — польщенно улыбнулась хули-цзин. — Теперь ты намного сильнее. Не благодари. Это мой подарок, чтобы ты реализовалась в полной мере. Токио следует сровнять с землей. Я тоже в этом уверена.
Бай Гуан, приняв человеческую форму, проводила онрё взглядом. Ее аура теперь выглядела намного лучше. Разрушений она сможет принести несравнимо больше.
— А теперь… — лисица достала из сумочки белую стрелу и задумчиво повертела ее в руках. — Вот вопрос. Что же мне делать с моим будущим мужем?