Старший брат царя. Книги 3 и 4
Шрифт:
— Клим Акимыч, окажи Божескую милость, поедем. Тут недалеко, вёрст пять до заимки.
— Ну куда ж в такую темь. Дороги не видать, — оборонялся Клим, отлично понимая, что всё же придётся ехать. — Кто болен-то?
— Батя. Отец мой. Животом мается. Акромя воды, ничего не принимает. За тобой послал. Говорит, на колени становись, умоляй, чтобы приехал. Хоть боль немного снимет, и то хорошо.
— Знаю болезнь твоего бати, ничем не помогу. Ну, ладно, едем. Пойду соберусь.
Ночь, ни зги не видно. Телега поскрипывает, лошадь фыркает, и рядом тёмный человек, закутанный в свитку.
Ехали часа два. Над лесом посветлело небо. Стали видны хмурые, сонные лица спутников. Правил молодой, безбородый. Подсел в лесу пожилой, лохматый. Клим видел его в профиль, и, хотя было ещё не очень светло, этот человек показался ему знакомым. К нему и обратился он:
— Так куда же меня везёте? Проехали уж вёрст десять.
— Куда надо, туда везём, — буркнул тот и отвернулся.
— Раз так, я схожу и пойду обратно.
— Не надо, дед, свяжем.
— Вон как! — Клим поудобнее устроился и постарался задремать.
Вторая неделя прошла, а Клим не возвращался. Бабка Маланья пошла к Захарию, рассказала, как увезли лекаря, и спросила, может, молебен отслужить за упокой.
— За упокой нельзя, он жив, наверное. Скажи, Маланьюшка, он вещички свои все захватил?
— Не, батюшка. Всё как есть осталось. Взял только малый короб со снадобьями.
— Значит, вернётся, — успокоил её поп.
Из церкви Маланья пришла к себе на двор, смотрит, на крылечке сидит старичок седенький, в белой рубахе по колена, сидит, бороду поглаживает. Увидел её, обрадовался:
— Заждался совсем! Где ж ты так долго была?
— В храме Божьем.
— А старик где?
— В лес за лыком пошёл. А тебе-то чего надобно?
— Мне всё едино, что ты, что старик. Зови в избу. Видел я, что дверь не заперта, а войти побоялся.
В избе он перекрестился как положено и негромко так:
— Привет тебе, Маланья, от Клима.
— А! Слава Богу! Жив! Я уж хотела...
— Жив, жив. Да вот приехал в лес лечить других, да сам захворал. Меня прислал. Просил забрать... Вот тут у него книжечка есть... — Старичок подошёл к божнице и достал «Травник», завёрнутый в холстинку. — Вот эту самую книгу. Так уж я её возьму, отнесу ему.
— Я не знаю как... Верить тебе аль нет?
— Верь, а как же! Так Клим может в лесу долго задержаться. Просил вам со стариком передать. — Положил на стол два серебреника.
— О! Дай Бог ему здоровья хорошего! Может, вещички какие ему нужны?
— Нет, ничего не надо. Велел травы отдать знахарке Кулине. Отцу Захарию скажи, чтоб его не поминал лихом. Ну, вот и всё. Проводи меня.
Вышли, прошёл будто своим огородом. Столкнул челночок в воду, переплыл на другой берег, и как не было его. Однако ж два серебреника остались.
15
Телегу затрясло на корнях, сильно тряхнуло. Клим проснулся, сел, протёр глаза. Солнце уже на первой четверти неба, сквозь вершины деревьев проглядывает.
— Верно говорят в народе, Клим: у тебя грехов нет. Неизвестно кто, неизвестно куда везут тебя, а ты спишь, похрапываешь!
— А что мне делать остаётся? Было за что убить, давно расправились бы. Грабить у меня нечего. Значит, понуждился я кому-то. Да и тебя, Микола, узнал я. Пользовал я тебя ту зиму, медведь помял тебя лихо. Лучше скажи, Микола, долго нам ещё трястись?
— Да нет, маленько ещё... А я думал, запамятовал ты. Ведь многих пользуешь. Вот и подъезжаем.
И тут открылась давно знакомая картина: землянки, костры, люди, одетые во что попало, с ножами у пояса, у иных сабли. Лошади под сёдлами, телеги, гвалт, как на ярмарке; полагал, не придётся больше видеть такое, ан довелось.
Остановились около одной из землянок. Из неё вышли старые знакомцы: Неждан, совсем седой, ростом ещё меньше стал, Сургун, этот нисколько не изменился — худой, подвижный и седых волос не прибавилось, Хлыст и ещё трое из прежней дружины Кудеяра. Среди них Фокей, кудрявый, неунывающий. А вот и Кузька-лекарь! Усы, борода, а лицо радостное, как когда-то у мальчонки Ничейного.
Глядят на Клима, кругом обходят — он и не он! Диво дивное!
В землянке свечи горят. На нарах бледный, худой Демьян, тень прежнего Демьяна. Поцеловал его Клим, рядом сел, за руку взял, держит.
— Вот и довелось свидеться, Юрий свет... — Демьяну тяжело говорить, после каждого слова отдыхает. Дышит, будто воз на гору везёт. — Не убежал ты от нас... Мы знали — жив ты...
— Повремени, Демьянушка, — прервал его Клим. — Время будет, всё друг другу перескажем.
— Так мне... осталось...
— Поживёшь, Демьянушка, поживёшь! Говори, где болит... Тут?.. Тут? Сургун, давай подстилку новую, тёплой воды. Пусть кто мой лубок из телеги принесёт. Ты оставайся, а другие погуляют пускай. Вот что ещё: в тенёчке Демьяну постель сделайте, сейчас на воздух вынесем.
Прошло два дня. Демьян повеселел, вдосталь попивал густую сыту да разные отвары. Отчасти сам, больше друзья его рассказывали про своё житьё-бытьё. Особенно внимательно Клим слушал о том, как погиб Юрий-князь, как оплакивала его княгиня. Потом стали просить, чтоб Клим рассказал, как он Климом стал.
— Что ж, расскажу, друзья мои. Мы только что слышали, как умер князь Юрий Васильевич. Похоронен он Нежданом со товарищами на крутом берегу Польного Воронежа. Вечная слава ему! — Среди слушателей возник шум удивления. Клим внимательно посмотрел на присутствующих и чётко, со значением выговаривая каждое слово, продолжал: — А ежели остался б жив он с приметным уродством, вроде как у меня, его сразу словили б и предали мучительной смерти. Так хорошо, что его Бог прибрал. Помянем его за упокой души!.. А вот про Клима, то есть про себя, я всё расскажу без утайки. После сечи с татарами, остался жив. Выходила меня девонька неразумная, Весела. Стал я лекарем, прежде всего себя вылечил, потом стал людей пользовать...