Старший брат царя. Книги 3 и 4
Шрифт:
Князь Хворостинин представил воеводам Клима Одноглаза, гуляй-воеводу. К нему подъехал князь Воротынский, окружившие Клима воеводы отвернули коней.
— Исполать тебе, воевода Клим! Я зрил гуляй-города и ежи на Арском поле под Казанью. Но твои — лучше! — Клим снял шлем и низко поклонился князю. — Ни один ёж не рассыпался. Это из-за роготулек, что лежат на вязке?
— Просто крепкая вязка, князь. А роготульки для другого. На Арском поле видели: первая волна коней попортила. По второму разу передовые конники, на ежи не наезжая, рубят саблей вязь, ежи рассыпаются. Так вот, мы крепим на вязь
— Ладно! На полтысячу воев какой расход прясел?
— Под пять сотен всадников с обозом и нарядом надобно без малого четь земли. Для ограды — сорок прясел по три-четыре сажени каждое. Всё это перед тобой, князь.
— Борзо считаешь! Посмотрим, как на деле будет.
Князь отъехал, а воеводы засыпали Клима вопросами. Гуляй-воевода отвечал, показывал, рассказывал; сотники и десятники помогали ему, особенно старался Гулька — везде успевал. А в это время прясла неподвижные объединяли с теми, которые на колёсах, запрягали коней. Конники и обоз построился в походный порядок.
Сегодня большой воевода пригласил воевод в Голутвинский монастырь на праздничный стол. Клима хвалили, он герой дня. А ему непривычно грустно. Вот за столами более десятка воевод среди прочих, которых он знал в своё время. К примеру, князя Михайло Ивановича видел и под Тулой, и под Казанью, даже выполнял сам его распоряжения! Или вот князь Репнин... Но сердце совсем попробовало выскочить, когда к нему приблизился князь Слепнев, тот самый Фёдор Захарович, друг! Правда, тогда он был княжичем... Клим настолько уверовал в своё новое обличие, что без смущения отвечал на его вопросы. Тот просил его дать сведущего человека — он хочет ставить гуляй-города и ежи на защиту своих украйных мест.
Князь Слепнев приехал в Коломну решить с Воротынским, куда ему при наступлении татар отступать с ополчением южных украин.
Клим отвечал на расспросы, а сам следил за выражением лица Фёдора. Вот он перестал слушать, далёкие воспоминания пришли к нему, провёл ладонью по лицу, сильно поседевшей бороде — отогнал наваждение. Действительно, как мог изгой-кудеяровец стать воеводой царских войск! Кому скажешь — засмеют! И слушает Фёдор плавный рассказ гуляй-воеводы... Вместо старца одноглазого встаёт перед ним добрый молодец! Зажмурился — его речь! Последний раз слышал этот голос в смолокурне! Сколько лет тому?!.. И не выдержал Фёдор, приблизился к гуляй-воеводе и очень тихо спросил:
— Юрий Василич, ты ли это?
Ни один мускул не дрогнул на загорелом лице Клима.
— Прости, князь, не понял тебя.
— Спрашиваю, где навык такой заимел?
— Под Казанью на Арском поле. Князь Михайло Иванович вспомнил...
Вечером Гулька на ухо шепнул, мол, князь Фёдор тобой интересуется, своих людей прислал, о тебе расспрашивают. Клим знал, где остановился Фёдор, и пошёл к нему:
— Доброго здоровья, князь! Дозволь обратиться?
— Прошу, прошу, воевода!
— Благодарствую, князь, мне сказали, что тебя моя родословная беспокоит, людей пытаешь. Потому пришёл, спрашивай меня.
— А, вон что! Тогда отойдём... Да я теперь про тебя всё ведаю, воевода Соли Вычегодской, Одноглаз Безымов. Так чего ж ты всполошился?
—
— Я тебе, Одноглаз, зла не желаю.
— И на этом спаси Бог. Дозволь уйти?
— Погоди. Был у меня большой друг... Дюже с тобой схож! Закрою глаза: твой разговор — его разговор! Юрия!
— Вклепался ты здорово, князь Фёдор! Князем Юрием ты меня уже величаешь, не к добру этакое.
— Ой Безымов, Безымов! Я теперь уверен, что не вклепался! Смотрю, руку на саблю положил ты. А что, давай стукнемся, как бывало! Сразу узнаю твою руку! А?
— Князь Фёдор, я, кроме всего, лекарь. Так вот, болен ты, князюшка, лечиться треба! Воду пей только холодную, вина — никакого! Стукнуться не мешало б, да князь Михайло строг. И тебе всыпет, не посмотрит, что князь ты! Прощай!
И ушёл, хотя очень хотелось вернуться и обнять...
Итак, к Везнесению стояли по расписанию. Большой полк Воротынского, без малого десять тысяч воев, с большим нарядом под Серпуховом на Крымском тракте. Полк правой руки Одоевского, тысячи три-четыре, чуть выше по Оке, в Тарусе, а левой руки, Репнина, вдвое меньший, по реке Лопасне. Сторожевой Шуйского в Кашире и передовой Хованского — в Калуге. Дмитрий Хворостинин числился вторым воеводой передового полка, но по приказанию Воротынского он имел в речном отряде войско подвижное для защиты главных переправ. К нему же относилось гуляй-войско, которое строило гуляй-города по Крымскому тракту от Серпухова до Подольска. Кроме того, ближе к Москве стояли казачие отряды. Всего под Москвой у Воротынского стояло против татар чуть более двадцати тысяч. Остальные силы, раза в два большие, — царёв полк, служилые татары, конница Магнуса — ушли далеко на север, государь не хотел, чтоб их обошли татары.
Иван не собирался защищать возрождающуюся столицу. Сразу после Святой он женился в четвёртый раз, поспешил покинуть Москву, захватив с собой четыре с половиной сотни подвод, полных золота и драгоценностей, сохранившихся в подвалах Кремля после прошлогоднего пожара. Теперь он, обосновавшись в Новгороде, ждал развития событий, отгородившись от непредвиденных случайностей сорокатысячным войском.
А события стремительно нарастали. Орда Девлет-Гирея расползлась по украйне, сжигая деревни и вытаптывая поля, но не задерживаясь около укреплённых городов. На Успение праведной Анны крымчаки пожгли пригороды Тулы, а на следующий день поили коней из Оки против города Серпухова!
Отступающие с полдня воины и посланные пластуны сообщили Воротынскому, что Девлет-Гирей навёл на Россию не менее десяти тем всадников, часть которых, занимаясь грабежом, рассеялась. К берегам Оки вышло около шести тем, из которых две-три тьмы Большой и Малой Ногайской орды, три тьмы крымчаков, несколько тысяч адыгейских джигитов и османских янычар, сопровождающих больше сотни турецких пушек. Таким образом, с самого начала дела русские воеводы знали, что перед ними противник втрое сильнее их!