Старт
Шрифт:
Поэт, признай свое поражение.
Слав, оператор, жалкий неловкий альпинист, над которым мы все посмеивались, совершил то, что не удалось тебе, — сохранил нас для людей.
Ты хотел оставить знак того, что мы существовали. Усталость, жажда, холод, мучительные усилия, дружба! О, как мы существовали!
Ты ничего не смог оставить после себя.
Почему ты не исполнял наши желания: не писал стихи «на случай» — о наших победах над природой, о наших дружеских встречах, о совершеннолетии Бранко?..
Ты
Слав, оператор, стал поэтом нашей группы.
Его никто не просил, он по своей воле снимал лица альпинистов. Загорелые, обветренные лица, сверкающие пламенем далеких просторов. Поэт камеры успел нас увидеть спокойными и скромными. Он показал лица людей, которые вовсе не уверены в том, что могут покорить любую высоту, как воображают некоторые. Не надменные, презирающие высоту взгляды, а взгляды задумчивые, уважительные взоры, устремленные вверх, не переоценивающие свои усилия.
Поэт, как же ты не заметил этих лиц? Слепец!
Ты складывал свои абстрактные, герметические, непонятные стихи!
И уже ничего нельзя исправить!
Поэт задает вселенной вопрос
Моя ли это ошибка, звезды?
Разве я не был до конца верен невнятным голосам, идущим из самой дальней близи вместе с ритмичным шепотом крови?
Мне кажется… Я уверен… Возможно… Не знаю…
Ваша ли это ошибка, звезды?
И вместо ответа — снежный скрежет в ушах, словно холодный безрадостный смех далеких звезд.
Талант в группе
Поэт вообразил, будто исполняет повеление своего таланта?
Мы, группа, — особое, неисследованное существо. Нам принадлежит будущее. Многоокое, многорукое, многовалентное существо населит планету.
Для своего развития группа нуждается в талантах. И она создает их. Она направляет свои излучения на одного из своих членов и пробуждает в нем дремавшие и не могшие проявиться вне группы таланты.
Мы говорим: «Пиши!» И неопытный стихотворец вырастает, оправдывая наши надежды.
Мы приказываем: «Пиши о том, пиши так, пиши сейчас!» И поэт, если он сознает свою роль, тотчас садится творить.
Но существо МЫ не знает само себя.
Может быть, эти наши прямолинейные заказы всего лишь одна часть нашей запрограммированной цельности. Может быть, мы воздействуем на талант и совсем иным образом, иррационально, прямо противоположно?
Возможно, существует нечто более глубокое в сути группы, что и передается поэту. Подавленные колебания, бессознательная жажда загадочного, отдаленного, неведомого…
И, отвечая этой нашей внутренней потребности, поэт следует нашему же потаенному влечению к новым образам,
Сам факт того, что нас так нестерпимо раздражают метания и поиски поэта, не свидетельствует ли о том, что в них мы прозреваем собственные напрасные поиски и метания?
И, осуждая жестоко эксперименты творца, мы тем самым неосознанно вызываем в нем еще более сильное желание искать, открывать новое, доказывать свою и нашу глубинную правоту…
Может быть, это наш бессознательный приказ заставляет талант рисковать во имя нашего же дальнейшего развития… Сегодняшние его выдумки раздражают нас — мы живем еще вчерашним днем. Но его «сегодня» может стать нашим «завтра»! Таким вот образом мы заново рождаемся! И поэт мучается болями рождения всего юного завтрашнего МЫ.
Ведь он сам утверждал: «Это не я пишу. Это кто-то другой. Кто же этот «другой»?
Может быть, многомерное существо МЫ, подсознательно диктующее ему свои неосознанные, подавленные звездные импульсы?
Как?
Как примириться с поражением?
Поражение поднимает, возносит нас над любой победой. Оно делает обычных людей близкими к человечности.
Мы смертны, и наша участь — поражение.
Усилия наши не пропали напрасно, если привели к поражению, — тем самым мы одержали победу над страхом поражения.
Почему ты боишься неуспеха?
Может ли быть больший успех, чем молчаливое поражение?
От его ударов ты пробуждаешься и становишься зорким.
Самый дерзновенный образ творчества — образ потерпевшего кораблекрушение.
Выше всех возносится над самим собой не возвеличенный, а побежденный.
Поражение ведет к самопознанию.
Поражение показывает мне границы меня самого, и, видя эти границы, я начинаю желать переступить их.
Поражение — моя тихая победа, я выхожу из него более трезвым, более зрелым. Я становлюсь лучше.
Боль оздоровляет меня.
Неуспех делает меня более близким другим людям.
В конце концов человеческая жизнь — это поражение.
Как примириться с поражением?
Осужденный на вечный поиск
Поэт вживается в агонию каждого гибнущего. Он вопрошает безответный снег: «Неужели единственной целью такой борьбы, стольких усилий является — уцелеть?»
Судороги протеста и ярости против слепой лавины, которая режет нашу кожу, отсекает конечности, ломает, топит.
Поэт лихорадочно ищет то, что он должен передать сквозь снег, чтобы не был для нас таким тяжким путь наружу.