Старт
Шрифт:
Теперь и оператор шагает опустив глаза.
Мы забыли обо всем, поглощенные общим шагом.
Эта общность приносит нам удовлетворение. Должно быть, мы долго стояли на одном месте, долго нас останавливали различные препятствия, оттого мы и шагаем сейчас так упоенно.
Походка — зеркало человека. Она редко меняется. И только при таком вот общем ходе обретает новые черты: слаженность, постоянство, выдержку.
Сильный передает импульсы слабому, крепкий — усталому, волевой — колеблющемуся. По отдельности ни один не одолел бы такого трудного пути. А
Мы ни на что не обращаем внимания, мы идем.
Любовь преодолевает инерцию
Но глаза одного из нас неспокойны.
Где-то там, в хвосте цепочки, упорный взгляд словно отбрасывает ненужные ему фигуры, ищет просвет, чтобы разглядеть тонкий, хрупкий силуэт Зорки.
Чувство облаком окутывает Андро.
Девушка не отстает. Старается ступать крупным, выдержанным шагом, соразмеряя свои шажки с огромными шагами того, кто впереди. Пушистая шапочка придает ее лицу что-то совсем детское. Но вот она поднимает капюшон и словно бы облекается в скафандр. Неуклюжий костюм альпиниста скрывает присущую ей грацию, но Андро различает нечто грациозное в каждом движении девушки. Эта скрытая гибкость привлекает его еще и тем, что она скрыта, что ее надо искать, разгадывать, дополнять собственной фантазией.
Вот Горазд обернулся к ней:
— Устала? Давай рюкзак!
— Нет! — Зорка задыхается, но отстраняет руку Горазда.
По их жестам Андро угадывает слова:
— Держись! — Горазд обматывает Зорку желтой поролоновой бечевкой с продернутой красной ниткой, а другой конец бечевки закрепляет у себя на плече.
Он шагает впереди и, слегка подтягивая веревку, восстанавливает равновесие девушки. Кажется, вся его нежность переходит к ней… Зорка распрямляется с решимостью печати сверхъестественной. Она верит в эту широкую мужскую спину, под защитой которой движется.
Горазд то и дело оборачивается, чтобы убедиться, что девушка следует за ним. И в ней, слабой и хрупкой, черпает силы. В глазах ее он отражается преломленный, подобно солнечному лучу, обращенный к самому себе, измененный, любимый, пораженный собственным новым обликом.
Андро следит за каждым их движением. Во взгляде его — двойное преломление: он видит, как тот, другой, отражается во всем существе девушки. Он ищет неприметное дуновение любви. Он предугадывает, как Зорка меняется в лице при каждом новом натяжении бечевки.
Двое, связанные вместе. А третий, далеко от них, связан невидимым продолжением той же бечевки, черпает в этом силы и движется вперед.
Две фигуры сливаются в одно перед глазами Андро. Они — этот двойной силуэт — его горизонт, скрывающий все вокруг.
Одиночка вживается в чужую любовь
Поэт одинок по самой своей природе, от рождения. Он слишком много думает о любви, слишком жаждет ее, чтобы она могла осуществиться в действительности.
Словно
Мы то, во что превращает нас любовь.
Старый друг встречает тебя и спрашивает: что случилось?
Он не может узнать тебя!
Мы то, что заставляет других говорить о нас: это не ты!
Мы то, что заставляет нас самих пугаться: что со мной? не могу узнать себя!
Все остальное, что держит нас в границах нас самих, — это не мы!
Мы становимся собой, когда становимся своей противоположностью.
Когда освобождаемся от цепей и сами себе изумляемся.
Мы — то, что делает из нас любовь.
Так думает Поэт, ритмично шагая по снегу. Однообразный ритм, подобно пульсу, приобщает всех к сонному ядру Вселенной, вне времени и пространства, в безмолвном колодце звездного снега.
Поэт познал любовь лишь с одной стороны, с той, которая, может быть, лучше всего раскрывает и освещает ее: со стороны неосуществимости.
Поэт задумчиво движется вперед. Быть может, поэзия — одна из разновидностей разделенной любви.
А снег в тени туч все больше мрачнеет, приобретает серый, холодный, металлический отблеск, и от этого что-то в нас вздрагивает, как от прикосновения ножевого острия.
Тот, кто впереди, устает больше всех
Третий сменяет второго.
Насмешник отходит в сторону, обессиленный борьбой со снегом и крутым склоном. Передышка!
— Очередь Деяна! — Это Дара.
Да, сейчас впереди был бы Деян.
Невидимое его присутствие на миг словно бы заставляет нас очнуться, протрезветь. Должно быть, он бы сейчас внимательно огляделся, взвесил бы про себя ветер и снег и повел бы группу тем точным шагом, что присущ возрасту и опыту.
— Кладбища полны незаменимыми! — откликается Асен.
— Лучшего не придумал? — режет Дара.
— В бурю без Деяна нельзя! — Никифор.
У Суеверного особый тон, от которого мы невольно вздрагиваем:
— Никто так не знает горы, как он!
Даже презирающий авторитеты Бранко подает голос:
— Старые альпинисты даже прозвище ему придумали: Деян Маркировка! Очень здорово он знаки на тропах расставляет!
И, как всегда, последнее слово остается за Насмешником:
— Будь он сейчас здесь, вы бы с ним так не носились!
Вожак по привычке оборачивается, ищет призрачный силуэт того, которого нет, чтобы проверить по нему правильность избранного пути.