Старые дома
Шрифт:
Но на первых порах, при скудости средств, я довольствовался и тем, что нашёл. Одно и то уже немало значило, что квартира даровая, не платить за неё, да при квартире позволено было довольствоваться чёрным хлебом из семинарской бурсы, и солью и дровами для отоплении кухни и комнат. Чувствовалось, по крайней мере, в сравнении с пензенским убожеством, много лучше и в материальном и нравственном отношении.
Комнаты впрочем, после усиленных просьб у ректора, дешёвенькими обоями оклеили, но окраски полов и поправки старой мебели добиться от эконома старинного, ещё о котором
Упёрся жидомор и никаких резонов не хотел слушать. И обоями-то оклеили только потому, что молодой наш товарищ Вирославский, к которому епископ Макарий видимо, благоволил по землячеству с ним, попугал эконома жалобой архиерею.
Вирославский, благодаря этому землячеству, получил даже и мебель приличную от самого ректора, из большого излишка в ректорской квартире. А мне, когда я просил дать хоть два-три стула из излишка, этот ректор, с кошачьей ласковостью на словах, отказал, узнав, что я ничем ему не могу насолить, как человек без фавора; и должен был потратиться на новую, хоть и дешёвую, свою мебель, выпроводив поскорее казённую – клоповую.
И – странное дело! – когда, спустя некоторое время, поступил в семинарию в наставники монах Венедикт, и монах-то убогий нравственно, и пьяница горький, для него живо отделали и квартиру, и мебелью её снабдили казённой, и жил он себе вольготно в милости у ректора и инспектора, без стеснении припевая и попивая, и жил долго так, пока не убрали его, как непотребного, в Задонский монастырь на укрощение.
Как бы то ни было, но в домашнем обиходном быте я обеспечивался достаточно и дёшево. Прислуга у нас была общая, платили ей немного, и кормилась она на счёт бурсы вместе с общей семинарской прислугой.
В каникулы и летом и зимой я уезжал на отцовских лошадях в родительский дом, всё время проживал и отдыхал в кругу родных, сберегая большую часть каникулярного жалования.
Отцу я приносил маленькую помощь тем, что учащиеся братья жили несколько времени у меня на казённой квартире и учились под моим присмотром и руководством.
Да и сам он приободрился в своём смирении, имея сына в Тамбове профессором семинарии, а профессоры тогда пользовались в мире духовном и учебном особым вниманием и почётом, ибо академиков тогда было крайне мало, как много расплодилось их теперь по всем даже училищам.
Когда я мало-мальски обжился и сделался известнее, тогда и консисторские перестали одолевать и тревожить отца, и даже скорее пошли ему и заслуженные заурядные награды.
Это, конечно, утешало меня тем, что давало мне возможность хоть чём-либо и таким хоть способом вознаградить отца за его воспитание и содержание во время моего учения.
Со временем открылась для меня возможность заняться частными уроками и в домах богатых помещиков: Попова, Арапова, Сатиной, и даже в частном пансионе княжны Назаровой.
Это давало мне немалое пособие к скудным семинарским средствам, которые, впрочем, одни на много больше были пензенских; я получал уже не 257 р., а 420 р. при казённой квартире бурсацкой, от семинарии.
Семинария Тамбовская была обширнее
Кроме двух этих корпусов было два длинных каменных одноэтажных флигеля: один для квартир неженатых наставников, в другом помещались кухни и столовые учеников, тут же было помещение для комиссара и служителей – повара и хлебопёка.
Двор семинарский был большой и пустой. На нём семинаристы во всю бурсацкую ширь и удаль играли в чижа, чушки и мяч, или лапту.
В конце двора, в углублении стояла деревянная, квадратной фигуры, семинарская больница, в которой, с незапамятный времён, лечил и залечивал больных учеников самодельными микстурами из трав, собираемых самими учениками, по наряду, в лугах и лесах весной, “ветхий деньми” Пётр Степанович Вишневский.
О нём тут не могу не заметить, что это был преоригинальный врач и образцовый исполнитель своего врачебного долга.
Зная, что семинарская больница содержится на грошовые средства, он никогда не употреблял аптечных средств, а практиковал своими, простыми и ничего не стоящими семинарии средствами.
Все материалы для лекарств доставляли ученики и семинаристы, которых начальство, по его указанию и руководству, по очереди группами командировало для сборки трав и корней в леса, поля и луга по окрестностям Тамбова весной и летом.
Из учеников всегда при больнице жил один или два старших классов ученика в качестве подлекарей, которые заранее к этому готовились, и научались, чему нужно, самим Вишневским.
Эти подлекаря с помощью других дежурных и служителей и приготовляли из заготовленного материала нужные лекарства под его руководством и при его указании.
А пищей больным всегда служила жидкая кашица из пшена с маслом или овсяной жидкий горячий кисель с маслом.
Этим он приносил большую пользу семинарской экономии и не насиловал молодые натуры аптечными снадобьями, предоставляя всё натуральной целительной силе юности.
Сам он, как я наблюдал, и другие замечали, по-видимому, вовсе не болел. Всегда аккуратно, как заведённые часы, неопустительно в определённое им время утром, и почти всегда и вечером, непременно в больнице, долго и внимательно диагноцируя всякого больного и записывая в скорбный листок свои заметки.
Вёл он самую регулярную и простую жизнь, весь погружён был в дело и ходил большей частью пешком, редко на лошади, разве по далёким больным; никогда не видали его в рассеянности, или в весёлом расположении, и улыбался он редко и говорить не любил. По виду казался чистым аскетом. Прожил на свете много лет, более 80-ти, и умер на ногах, идя зимой из семинарской больницы домой, на дороге. Как шёл тихонько, так и свалился на дорогу тихо и незаметно.