Старые дома
Шрифт:
От скромного и деятельного образа его жизни все около него и даже бродящая консистория стала поскромнее и подельнее.
При нём, и по его ходатайству, определён секретарём консистории Павел Иванович Остроумов; поступив в консисторию, он повёл себя весьма благоразумно и был секретарём, особенно в сравнении со всеми предшественниками, превосходным, добросовестным и благонамеренным.
Поступив уже на старости в секретари, и привыкнув довольствоваться скромным содержанием семинарским, он доволен был, как богатством, и тем, что шло ему от консисторского секретарского положения,
Тогда оплачивалась всякая бумага, всякий документ и книги, получаемые от консистории, плата шла в львиной доле секретарю, плата шла ежегодно от благочинных, при отчётах, от монастырей и их настоятелей и настоятельниц, которые, т. е. монастыри, служили постоянным и обильным источником денежного и вещевого дохода.
Со всего этого припаса секретарь свободно, безгрешно, как говорят, мог получать в год 3–4 тысячи, без всякой прижимки и чего-либо похожего, словом, благородно и честно.
Так благородно и честно в консисторском смысле и повёл себя Павел Иванович Остроумов и старался в этом смысле облагородить и подначальную ему канцелярию – писцов со столоначальниками.
Да если бы и захотелось ему свой небольшой семинарский пушок на рыльце пустить в большой рост, по соблазнительным примерам своих предшественников, наживавших в десятках тысяч капиталы, то в обстоятельствах современных не было уже удобной для этого почвы, и епископ Феодосий был великой преградой для возрастания и обрастания всяких пушков на секретарских и несекретарских рыльцах.
При епископе Феодосии мне открылась возможность, состоя на профессорской службе, поступить в священники, при приходской Покровской церкви г. Тамбова.
После многих попыток найти себе место, более достаточное для жизни, где-либо вне Тамбова, и неудач в этом, я, наконец, убедился в путях Промысла Божия, судившего мне послужить своей именно родине, куда я раз уже и перешёл из Пензы.
Но я ещё не был женат, и этот трудный вопрос предстояло мне решать скоро, так как Феодосий место мне назначил к занятию, и оно было никем не занято.
Господь невидимой рукой указал мне невесту, не в своей среде, где их было немало, но в светской сироте, жившей со своей матерью на деньги, доставшиеся от предков.
Мать и дочь вели жизнь скромную, трудолюбивую и богобоязненную, и жили в чистоте и опрятности, аккуратно, на приличной квартире, в достатке, ни в чём не нуждаясь.
Невеста была хорошо воспитана строгой матерью, и училась наукам дома и в пансионе. Два брата её учились в университете, и один поступил в медики, в Москве.
Случилось с ней встретиться и несколько раз быть в доме, где она бывала в гостях, сблизиться затем так, что она охотно за меня готова была выйти замуж, и я охотно готов был на ней жениться.
Симпатия любви живо зародилась и скоро заставила войти в брачный союз. Ей было 20 лет, мне 30 с наростом; за ней было небольшое приданое – и деньгами, и всем домашних хозяйством, мне предстояло получать достаточные средства содержания для семейного положения – от священнического места и от семинарии.
В придачу к невесте я получил и тёщу.
Хотя
Когда я женился, и мы трое стали жить вместе, она полезна стала в хозяйстве нашем: за всем следила и всё берегла от вороватой прислуги, со всей зоркостью, и днём, и ночью.
Жена по матери сделалась тоже бережливой и расчётливой хозяйкой, а от них бережливостью заразился и я, и у нас такой одной бережливостью составились средства состроить себе большой и удобный дом, в котором теперь, по милости Божией, в довольстве и живём.
Сделавшись приходским священником, я занялся требоисправлением, которое было для меня очень обременительно, особенно потому, что к Покровской церкви причислены были, в двух верстах от Тамбова расположенные, так называемые Покровские выселки, в которых жили крестьяне-хлебопашцы.
Они одолевали меня частыми тасканиями к ним безвременно, причащать больных, и ехать к ним на их тощих лошадёнках в деревенской телеге или санях в непогоду; да и в городе много было бедноты в самых захолустных и грязных местах по окраинам города; по их хижинам приходилось ходить пешком в грязь и непогоду.
В это время я опытно узнал, как тяжела жизнь приходского священника в том отношении, что своим служением, и в храме, и по исправлению треб по приходу, приходится думать о получке за это платы из рук того, для кого совершаешь службу, ибо всё содержание священника зависит от того, дадут ли ему, и сколько, или ничего не дадут за его священнослужение; и может случиться и большой недостаток в его средствах от случайности платёжного количества.
И как тяжело получение это в нравственном отношении! Особенно нравственно горько приходилось ходить по домам в праздники под видом славления Христа и освящения домов святой водой, собирать деньги для пропитания.
К церкви Покровской принадлежат много домов дворян и чиновников, знатные из них, бывало, не принимают, отказывая “дома нет”, или высылают деньги, не пуская в дом.
Как попрошайкам ходить так – ужасно!
В это время решался вопрос об улучшении быта духовенства.
В литературе, особенно духовной, рассуждали и настойчиво заявляли, что всё духовенство непременно нужно освободить от унизительной для него платы за требоисполнения, которую он получал поручно, как подаяние; указывалось много способов устроить это так, чтобы духовенство имело определённое годовое содержание в количестве и качестве, получаемое из определённого источника и не зависящее от случайностей.
Из центрального комитета в С.-Петербурге об улучшении быта духовенства, под председательством митрополита Исидора, обсуждение этого дела, ближайшее и непосредственное, предварительно отдано было в епархии, где по распоряжению архиереев собирались чрез благочинных нужные сведения на месте; сведения эти обсуждались, с выводами и заключениями, на местных, в губернских городах, комитетах. Комитеты эти из местного материала составляли проекты частные от себя, и все со сведениями отсылалось в С.-Петербург.