Старые дома
Шрифт:
В тамбовском комитете по разбору сведений об улучшении быта тамбовского духовенства, в числе нескольких членов, состоял и я, в 1866 году.
На меня, как члена-редактора, и пала вся тяжесть разборки и обработки сырого материала.
Одолев этот кропотливый труд, я, с помощью Божией, составил подробную записку, где проектировано было материальное улучшение из определённо указанного источника так, чтобы сельский священник получал определённого ежегодного жалования не менее 600 руб., с оставлением в его пользование церковной земли, и с обязательством бесплатно
Записка эта, в обработанной литературной статье, после отпечатана мной в “Православном обозрении” 1866 года.
Время это было горячее, воодушевляло всех на разговоры, рассуждения и писания по улучшению духовного быта.
Журналы духовные с жаром разрабатывали вопрос, указывая источники и средства к успешному и практическому его решению.
Особенно радел об этом вопросе, полагая в нём всю свою душу, молодой и новый еженедельный журнал, никогда не бывалый в духовной журналистике, без предварительной цензуры, под названием: “Церковно-Общественный Вестник”.
Этот журнал, светлый, искренний, правдивый, горячо преследовавший благо российского духовенства, и смело указывавший и разоблачавший коренное зло и разные язвы, исстари разъедавшие и подрывавшие всё его благосостояние, оказал духовенству неоценённую услугу и огромную пользу в его быте и жизни общественной.
Любило его всё духовенство читать и зачитывалось им; бодрил, живил и просветлял он самым симпатичным образом, особенно сельское духовенство, забитое и приниженное, и мало знающее общественные вопросы и интересы в их сущности.
Председатель духовно-учебного комитета, протоиерей Иосиф Васильевич Васильев, сам принимал в этом журнале участие, оказывал ему своим авторитетом нужную поддержку и защиту от всех недоброжелателей. И талантливый редактор А.И.Поповицкий, под сильной защитой Васильева, которого любил и уважал за глубокий ум и европейскую образованность сам обер-прокурор Д.А. Толстой, сумел как нельзя лучше воспользоваться своим положением и со всем беспристрастием и яркой правдивостью, смело и безопасно, выяснить все причины униженного положения духовенства, не оставив без внимания и тех, которые скрывались в архиереях и прежде всегда замалчивались.
Редактор смело печатал все епархиальные корреспонденции, в которых правдиво описывались распоряжения архиереев и разные курьёзные поступки с духовенством, но которые архиерея желали бы держать в безгласии.
Поэтому все архиереи побаивались “Церковно-Общественного Вестника”, и благодаря этому одному смиреннее были, но журнала терпеть не могли, считая его и всем объявляя зловредным.
Но пока жив был знаменитый деятель, по вопросу об улучшении быта духовенства, и особенно по заботам о преобразовании способов воспитания и обучения детей духовных Иосиф Васильевич, Поповицкий не боялся озлобления недоброжелателей, и журнал стоял твёрдо и расходился повсеместно в большом количестве беспрепятственно.
У Васильева он служил органом духовно-учебного комитета, по вопросу о преобразовании духовно-учебных заведений, в котором печатались и уяснялись улучшения
Но со смертью Васильева журнал этот скоро забрали в монашескую цензуру, и стал он издаваться уже за подписом цензора архимандрита Тихона, уже чахлый, и затем скоро умер от истощения.
В 1867 году, при Знаменской церкви умер протоиерей Бондарский, состоявший и членом консистории.
Преосвященный Феодосий предложил мне перейти на его место к Знаменью, с занятием и должности члена консистории.
На это я добровольно согласился, так как Знаменский приход был поудобнее и подоходнее, хоть в консисторию не желал было поступать, и сначала отказался, и только убеждения и одобрения Феодосия вселили в меня решимость. Попробую, сказал я себе, послужить и в консистории, и опытно узнать, что это за служба.
Видел я, что в консистории и секретарь новый и знакомый по семинарской службе, и члены не старинные, прежние заросшие консисторской плесенью, а все новые, два из академии, и к ним третий академик, я.
Это успокоило меня, и я вступил в консисторию смело, и скоро вошёл в свою колею.
В экспедиции, которая поручена мне в заведование, столоначальником был давнишний крючок консисторский, воспитавшийся с юных лет в старой беспардонной школе консисторского обирательства, Авксентий Розанов, льстивый плут, успевший на своевольной канцелярской службе и подслуживании нажить большой дом и изрядный капитал. Разъезжал в консисторию и по городу на лошадях и жил барином. Делами в столе занимался, и их обрабатывал, по старинной привычке, как хотел по своему вкусу, бесконтрольно, и решал их сам по соображению одной своей выгоды. Писцы были у него покорнейшие рабы, которым он за работу на него выдавал доходную плату, сообразно усердию каждого в угождение ему, из тех доходов, которые текли в руки столоначальника, по разным делам и бумагам, от лиц, имеющих нужду до консистории.
Мне, как члену и начальнику его, он обязан был докладывать каждую бумагу или дело, чтобы по нему постановить и записать в настольном реестре своё решение.
Прежде он не имел обыкновения делать обстоятельный доклад, а диктовал члену решение, составленное им заранее, и член под его диктовку и писал.
Так он хотел по привычке действовать и у меня, держа меня автоматом.
Долго я мучился этим положением, как новичок, не привыкший обращаться с подобными наглецами, и деликатно всё хотел в своё положение его поставить, но не успевал.
Мучась его наглым присутствием и обращением со мной, я, наконец, велел приносить ему в присутствие одни бумаги, а самому уходить, и стал прочитывать их сам и соображать, что нужно по ним сделать, и затем записывал своё решение в книгу.
Дело это шло у меня по непривычке медленно, и я поэтому часто брал дела на дом и разбирал их вечером.
Трудно мне было, но зато легко чувствовалось в независимости от опасного столоначальника, который легко мог подвести члена, из своих выгод.
Но, слава Богу, этого столоначальника случай благоприятный из консистории убрал, и без хлопот.