Старые истории (сборник)
Шрифт:
– Да вам что смотреть на власть? Вы сели да поехали, а мне тут жить...
– Но Фомич уже без лишних проволочек, не то еще передумают насчет приглашения, вылез из воды, надел штаны и в момент взобрался на берег.
– Ого, ты как козел еще прыгаешь, - сказал полковник и подвел Фомича к машине.
– Полезай!
Фомич влез в машину и очутился на одном сиденье рядом с Мотяковым.
– Здравствуйте!
– сказал Фомич, обращаясь как бы ко всем сразу.
– Привет!
– сказал зять полковника.
А Мотяков промолчал.
Зять полковника сидел за рулем;
– Нравится?
– спросил Роберт Иванович.
– Да как сказать... Красиво, но как-то неуютно. Замарать боишься, - ответил Фомич.
– Хо-хо-хо!
– оглушительно засмеялся полковник.
Подъехали к озеру. Из багажника вынули две сети капроновые. Фомич слыхал про такие сети, но не видел еще и теперь с интересом разглядывал - нитки были желтоватые, крученые и очень тонкие.
– Больно тонкие нитки!.. Не порвется?
– А ты возми, порви!
– сказал полковник.
– Бери! Ну?
– Полковник всунул в руки Фомичу сеть.
– Тяни! Тяни, тяни!..
Фомич сильно натянул ячею, так что нитки в пальцы врезались.
– Кряпка!
– восхищенно произнес он.
Бредень был тоже хорош, хоть и не капроновый, но новенький, ячея мелкая и мотня большая - сом попадет, не вырвется. Бредень вытащили из машины, на спинках лежал.
– Неужто и бредень из Москвы везли?
– спросил Фомич.
– Бредень его, - кивнул полковник на Мотякова.
Впервые за послевоенные годы Фомич видел Мотякова в обыкновенной белой рубахе с закатанными рукавами и не в галифе, а в простых серых брюках. И оказалось, что он не дюжее его, Фомича, так же худ и мосласт. И даже его широкий и ноздрястый нос, обычно грозно поднятый кверху, теперь казался смешной нашлепкой.
– Это что ж, ваш бредень или бывший риковский?
– спросил Фомич Мотякова.
– Мой. А что?
– Дак ведь ты сам запрещал ловить бреднем? Зачем же его держал?
– Ты болтай поменьше! Вон делай, что заставляют.
Фомич с полковником разматывали сети.
– Что, Семен, не нравится критика снизу?
– спросил полковник Мотякова.
– Привыкай, брат... Теперь дело к демократии идет.
– Чтобы критиковать - тоже надо образование иметь, не то что наши дураки да лодыри.
– Мотяков зло сплюнул и стал раскатывать бредень.
– Насчет образования это ты верно сказал, Семен!
– осмелел Фомич.
– Помнишь,
– А вы вместе учились?
– спросил, улыбаясь, полковник.
– Вместе академию кончали. Разве не заметно по усердию Мотякова?
– сказал Фомич.
– Прохвост!
– Мотяков взвалил бредень и потащил его к воде.
Полковник спросил:
– Федор, у тебя, наверное, здесь где-нибудь лодочка припрятана или ботничок? А то у нас надувная лодка, возиться не хочется.
– Есть! Как же без ботника? Я сейчас...
Фомич встал и пошел вдоль берега. Ботничок он хранил в камышовых зарослях. В том же тайнике у него лежали весла, банки с запасом червей, двукрылые шахи, связанные дедом Филатом, удочки. Фомич взял ботало - железную воронку, надетую на конец тонкого шеста, длинное двухлопастное весло и прыгнул в ботник...
Сети ставил Фомич с ботника - всю Луку перегородил. Потом долго ботал - пугал рыбу то с одной стороны сетей, то с другой. Полковник с высокого берега давал указания:
– Бултыхни-ка вон у того куста! Во-во... А теперь от камышей зайди! Там что-то бухало... Щука, наверно.
Фомич вскидывал шест кверху жестяным раструбом и с маху бил, погружая его в воду.
"У-у-угг! У-у-угг!" - утробно разносилось по озеру.
– Хорошо! Вот как их!
– отзывался с берега полковник.
– А теперь вон из той заводи... Лупи их по мокрому месту!
Мотяков с Робертом Ивановичем растянули бредень, но после одного заброда махнули рукой. Берега были приглубые, и в трех метрах с головкой было, а там, где мелко, травы много: сусак да водяная зараза... Ноги не протащишь, не то что бредня. Бросив свой бредень, они, голые по пояс, сидели теперь на берегу и смотрели, как Фомич поднимал в ботничок сети.
Попались две небольшие, по локоть, щуки, судачок на кило и крупный, как хлебная лопата, лещ.
– А этот лежебока как сюда втюрился?
– говорил Фомич, выпутывая из сетей леща.
– Спросонья, должно быть, метнулся. Испугался! Так-то по трусости и в котел угодил, дурья башка.
Уха получилась отменная - духовитая, мутновато-белая, как раз "рыбацкого колеру", как сказал Фомич. Он кинул в нее три крупных луковицы да дикого укропцу покрошил.
Рыбу вынул, положил на дощечку и посолил щедро крупной, как стеклянные бусы, солью. Полковник протянул было ему пачку мелкой белой соли. Но Фомич отставил ее:
– Этой солью только кисель солить или кашу манную.
Свою крупную соль достал он из загашника - в мешочке хранилась, а потом еще в круглой старинной баночке из-под ландрина.
– Соль для рыбы - что перец для мяса, - сказал Фомич наставительно.
– А без них что мясо, что рыба - трава травой.
– И откуда вам такую соль привозят? Как стекло давленое, - сказал Роберт Иванович.
– А мы сами ее давим. Из коровьего лизунца.
– Из чего?
– Лизунец коровий... Соль такая, камнями. Ее возле фермы бросают коровам для лизания. И в магазине такую же, камнями, продают.