Старые истории (сборник)
Шрифт:
Николай Иванович и Севка вылезли из машины, невольно остановились в скорбном молчании. Вдоль Пасмурки от лугов ехала, стоя на телеге, широкоплечая баба в подоткнутой юбке, с оголенными мощными икрами. Она крутила над головой концом вожжей и настегивала лошадь.
– Вот и за трупом едут, - сказал Николай Иванович.
– Куда его черти несли?
Трактор оставил грязный след на старой дорожной эстакаде, обрывавшейся в болоте сгнившим мостиком. След затейливо извивался, как две ползущие из болота черные змеи.
–
– с восторгом заметил Севка.
– Надо посмотреть, наш, что ли?
– сказал Николай Иванович.
Севка зашел по воде к передним колесам, засучил по локоть рукава, поболтал руками в воде - номер хотел нащупать.
– Нет, не могу определить.
– Может, тракториста узнаем?
– Николай Иванович взял грязную тяжелую руку тракториста, стал нащупывать пульс.
– Да он курит!
– крикнул Севка.
– Вот бегемот!
Николай Иванович даже вздрогнул и руку выпустил:
– Брось шутить! Нашел место...
– Да ей-богу курит. Смотри!
В углу рта у тракториста, прижатая к кочке, торчала папироска.
– Отверни ему рожу-то! Дай посмотреть - наш, что ли?
– крикнула баба с телеги, остановившись возле болота.
Николай Иванович приподнял обеими руками голову тракториста. Это был совсем еще молодой, перепачканный грязью и мазутом парень.
– Погоревский!
– разочарованно махнула рукой женщина и повернула обратно лошадь.
– Но!
– Да подождите!
– крикнул Николай Иванович.
– Может, на станы его свезти надо. Сам-то не дойдет.
– Проспится - придет. Пить поменьше надо, - сказала баба.
– Да что за черти занесли его сюда?
– В Пантюхино за водкой ехал, - ответила женщина.
– Здесь же дороги нет.
– Ему теперь везде дорога... Море по колено...
Николай Иванович взял тракториста за плечи и сильно потряс.
– Мм-э-эм, - коротко промычал тот и открыл розовые глаза.
– Ты как сюда попал?
– спрашивал Николай Иванович, стараясь удержать тракториста в сидячем положении.
– Обы-ыкновенно, - ответил тракторист и посмотрел так на Николая Ивановича, словно забодать его решил.
– Оставь его, - сказал Севка.
Николай Иванович выпустил пьяного, и тот снова уткнулся носом в кочку.
– Вот она, молодежь-то нынешняя... С чертями в болоте ночует!
– Женщина стегнула лошадь, закрутила концом вожжей над головой.
– Н-но, милай!
– и с Грохотом покатила прочь.
– Сто-ой! Вот шалопутная... Чего ж с ним делать?
– спросил Николай Иванович.
– Да ну его к черту! Поехали, - сказал Севка.
Но сюда, уже заметив председательскую "Волгу", шли от дальних стогов пантюхинские бабы. Шли без граблей, с закатанными по локоть рукавами, все как одна в платках, и на некоторых, несмотря на смертную жару, были натянуты шерстяные носки. Николай Иванович пошел к ним навстречу.
–
– сказал Николай Иванович, подходя к бабам.
– Хоть бы трактор вытянули.
– А он не наш... Погоревский!
– На чем его вытащить, на кобыльем хвосте, что ли?
– У них, видать, спросу нет на трактора-то... Намедни один их трактор неделю проторчал в затоне.
– Они рыбу ловить приезжали на тракторе.
– Жарынь... Кому работать хочется?
– Это что! Вчера на пожарной машине прикатили на рыбалку. Перепились все... У них и сети стащили.
Бабы обступили председателя полукругом, и наперебой корили погоревских, Николай Иванович посмеивался, подзадоривал их:
– Поди, сами вы и стащили сети. Не побоялись подолы-то замочить.
– Пастухи!
– радостно всплеснув руками, подсказала проворная старушка в облезлом мужском пиджачке.
– Эти "шумел камыш" играют, а те на другом берегу в кустах сидят. Эти наигрались да уснули. Те сети стащили, а колья от сетей в костер погоревским положили. Пусть, мол, погреются на заре.
– Смеху что было!..
– Озорники, вихор их возьми-то!
Смеялись дружно... В Пантюхине воровство сетей считается простой шалостью. Потом все бабы враз заговорили о деле, ради чего они и побросали грабли, увидев председателя.
– В столбовской бригаде вчера ячмень давали?
– Давали, - ответил Николай Иванович.
– По сколько? По два пуда на едока?
– По два.
– А нам когда дадут?
– Чем Пантюхино хуже Столбова?
– Завтра и вы получите.
– А чего-то говорят, будто из района запрет поступил?
– Не давать, мол, колхозникам ни грамма зерна, пока с государством не рассчитаются!
– Значит, столбовским дали, а нам нет?
– Тогда пускай они и работают.
– А мы и на работу не пойдем!
Николай Иванович поднял руку, и шум утих. "Вот тебе и бабье радио! И когда только узнать успели?" - подумал он. Запрет на выдачу зерна колхозникам и в самом деле поступил от Басманова. Но Николай Иванович запер эту бумагу в сейф. И все-таки выдали "секрет".
– Я вам сказал, что завтра получите. А нет - наплюйте мне тогда в глаза.
– Ой, Николай Иванович! Смотри, нас много... Заплюем!
– А може, слюна у кого ядовитая? Глаза лопнут.
– Никола-а-ай Иванови-и-ич!
– вдруг, покрывая бабий гвалт, ухнул кто-то со стороны речки хриплым басом.
Все оглянулись; там, на дощатой "лаве" стоял Терентий, сторож со скотного двора, и махал рукой. За разговором никто не заметил, как прошел он всю "лаву" и теперь стоял на самом конце, широко расставив ноги в резиновых сапогах, как будто в лодке плыл. Терентий был стар и худ, синяя распоясанная рубаха просторно висела на нем, как на колу.