Старые раны
Шрифт:
Вот пепелище осталось позади, а под его босыми стопами захрустел настоящий, обжигающий снег. Сотрясаясь каждый шаг, Сарет вскоре горько пожалел, что вообще вышел из теплого круга. Но возвращаться не стал. Какой смысл? Так умереть проще и быстрее.
Холод. Не осталось ничего кроме холода. Сеншес… будь милосерден. Убей его побыстрее. Не мучай.
…Викта тоже ушла сюда умирать.
Но у сестры хотя бы был философский камень с собой. Он не даст ей умереть так глупо, как умрет он.
Была бы в его распоряжении хотя бы пара сапог,
Интересно, как далеко она успела уйти. Не станет же она возвращаться за ним? Ну не дура же она?
Наверняка сестра уже за мили от этого места — спасает свою жизнь и свое будущее изо всех сил.
* * *
Сознание вернулось, и пожар головной боли начал разгораться, отгоняя от себя все остальные чувства. Она ощущала, как на голове набухала громадная шишка и начинала сводить ее с ума. Викта застонала — Сеншсе, как же больно… Звон в голове только нарастал.
Она хотела потрогать шишку, через которую в нее затекает боль, но руки не дались ей — оказались крепко-накрепко стянуты толстыми ремнями. Нитсири не мгла пошевелить даже розовым мизинцем, проглядывающим через порванные и давно нестиранные чулки. Где ее сапоги? Почему она босая? И сидит прямо на снегу, широко расставив ноги, привязанная к какому-то дереву…
О, Сеншес… Как же болела голова…
Сквозь деревья прокрадывалось утро — неспешно, лениво разгоняло оно синеву, заливая все тягучим, молочным туманом. А в голове гудел колокол, бился о ее черепушку своим языком. Нитсири попыталась поднять голову, застонала и зажмурилась — смотреть прямо на огонь в десятке шагов от нее было выше ее сил. Пламя ослепляло, прожигало мозг насквозь. Кажется, левый глаз заплыл — видимо, тот удар был не единственным. Она аккуратно приподняла здоровое веко. Через щелочку разглядела бугристые тени с рыжими бородами, мех и железо — псоглавцы, кто же еще?..
«Сеншес, покойница… покойница» затряслись ее коленки от дикого ужаса.
Тени громко разговаривали, смеялись своим варварским шуткам. Никак не меньше дюжины собакоголовых выродков. Двое дикарей копалась в ее сумках, совали съедобное в зубастые дыры в бородах и выбрасывали ненужное прямо в снег. Это же ваши вещи, дурни! Сама собирала их по хижинам ваших собратьев, а вы бросаете их. Когда один из них вытряхнул остатки поклажи на землю, у Викты упало сердце — вот так просто добыча, которая досталась ей кровью и потом, лежит на земле, никому не нужная. Пустая сумка полетела в костер и начала сворачиваться черным цветком. Псоглавец похлопал себя по коленям, плюнул в пламя и отошел к своим дружкам, которые как раз расправились с другой сумкой. Вскоре и от нее ничего не осталось. Дикари, возьми их Сеншес.
Нитсири с удовольствием обложила бы
Чертовы дикари… приложи они ее чуть сильнее, и Викта больше никогда бы не очнулась. Она понадеялась, что хотя бы зубы целы, но язык наткнулся на препятствие — ее рот заткнут тряпками! Из глаз ринулся безответный поток слез, следом за ним закапало из носа.
Еще хуже… дышать… нечем. На воздух! Воли!
Она заперта, связана, задыхается, один на один с этой спицей в голове, которая все не унимается. Кажется, что-то теплое и влажное течет по щеке. А следом заползают насекомые, чтобы полакомиться кипящим мозгом.
Вытащите кляп, изверги! Дайте вдохнуть морозный воздух, хоть чуть-чуть протрите ее горящее лицо снегом! Пожалуйста…
Жу? Где псоглавка? Кажется, это ее тоненькая тень позади скалоподобных спин сидит, поджав ноги, и это ее глаза-бусинки единственные дрогнули, когда Викта очнулась и морщилась от колючих иголок.
Как же Жу, наверное, довольна, что судьба повернулась приличным местом? И не придется переть через снег по темноте совсем одной до деревни, где ей останется только ждать, когда чудища ее учуют. Теперь она со своими. А нитсири, ее мучительница, скоро ответит за все то, что она с нею сделала.
Да, глаза обещали именно этого. Черная ненависть.
Камень? По-прежнему в кармане? Слишком просто. Тело ломило так, что нитсири едва могла пошевелить пальцем на ноге. Обыскали, как же иначе… — они сколько угодно уродливые выродки, но не полные идиоты. Теперь ее драгоценность будет красоваться на веревочке у сучки одного из этих кобелей. Викта лишь надеялась, что философский камень заставит псоглавку как следует помучиться.
Дотянуться бы до него. Попробовать… Но стоило ей только подумать об этом, как голову тисками сжала боль, нитсири бессильно ударилась головой о железную кору. Нет, слишком болит… Слишком тяжело не то, что дергать Талант, просто дышать носом тяжело. Соберись же, нитсири! Надо пробовать… Сеншес, он у них, она его чувствовала!
Псоглавка смотрела, не моргая, не отводя своих черных угольков от ее заплывшего лица. Он у нее, да, — Жу почти кивнула на ее отчаянный вопрос. Умная. Злая девочка. Отдай, а? Жу…
Жу и не думала подходить или оповестить своих новых друзей, что нитсири очнулась. Что это? Милосердие или псоглавка, наоборот, наслаждалась каждой искоркой боли в ее глазах и растягивала удовольствие?
Но псоглавцы уже вскакивали с мест, когда один из них наставил на Викту свой толстый палец. Самый рослый и волосатый подошел к ней, сел на корточки и что-то гаркнул ей в лицо, обрызгав горячей слюной. Нитсири похолодела, когда перед ее носом выросла блестящая сталь — в этих лапищах Рубиновый клинок казался детской игрушкой.