Старый двор на Фонтанной
Шрифт:
Так было, так есть и так будет. Во веки веков, Аллах акбар.
Сначала он просит за сына и невестку, ушедших с Врангелем за море, в далекую Турцию. Заморочили молодых переменами. Увлеклись идеями, пошли под лозунги и обещания сделать всех «белых» свободными кроме «красных». Потом поражение и бегство в неизвестность. Когда теперь они смогут вернуться? Одному Аллаху известно. Раньше пароходы ходили в Константинополь из всех портов близкого моря по несколько в неделю. Теперь пароходы плывут вдоль моря, а не поперек. Почта из Турции не приходит, а может сын и невестка
Потом он молится за здоровье внука, оставленного ему на попечение и воспитание. Ленур мальчик хороший и воспитанный, вот только в мечеть не ходит и не молится. Правда, ходить некуда. Все мечети закрыли. Старики собираются по праздникам у муллы во дворе, но все это до поры, когда и там запретят.
Вот и он общается дома.
Хикмет вспомнил, что правоверный молится пять раз в день, но подумал, что Всевышний его поймет, если он это делает два раза: один – утром, второй – вечером. Ведь днем надо работать и думать о пропитании, а это главное для него – главы семьи. Вот если бы сын был дома, а так прости…
Потом он просит за удачную работу, которая кормит его дом и в конце он вспоминает о жене Деляре, чтобы здоровье продлила её годы как можно дольше. Та уже возится на кухне, растапливая печь. Внук спит в маленькой и узкой как пенал детской.
Он завершает молитву и с чувством исполненного долга сворачивает коврик и совершает омовение. Солнце встаёт над старым двором, освещая угол кухни и сад напротив.
Хикмет садится завтракать. Деляра приносит ему кипящий чайник, а он думает о работе. Его сапожная будка ждет его неподалеку на углу, рядом с милицией там же, где раньше была полиция. С околоточным у него раньше были хорошие отношения. Его не трогали и не обижали. Бывало подойдет с сапогами на ремонт, да и то, после норовил рассчитаться или вид делал? За будкой присматривал ночами и в обиду не давал. Теперь надо самому волноваться, чтобы ушлые соседи не взломали ее, в поисках чего – нибудь ценного.
Хикмет засмеялся – он был веселым человеком.
Надо сегодня найти на рынке дратвы, гвоздей, хорошо бы у знакомых спросить кожи, резины и прочего, без чего обитатели близлежащих улиц будут ходить босяком.
«Так они давно ходят голые и босые. Обувь купить можно только в дорогих магазинах, проще ремонтировать ее, пока не разлезутся на ноге», – подумал он и опять рассмеялся.
Напевая, он вышел во двор, увидел сад Рулевых, своих кур, копошившихся за металлической сеткой возле летней кухни, и ему стало опять хорошо и весело. Из будки вылезла, гремя цепью, старая сука, лохматая и большая дворняга Кара. Она затрясла головой, отряхиваясь после сна, и подставила большую голову под ладонь Хикмета, жмурясь от удовольствия.
– Извини Кара, забыл тебя с цепи спустить, – огорчился Хикмет. По ночам собака свободно гуляла по двору без цепи. На ночь ворота и калитку запирали на засов. Полуночники лезли через высокий забор. Такие были правила испокон века в этом дворе.
Он налил свежей воды в миску и поставил перед собакой. Та жадно стала пить воду. Хикмет положил в другую плошку каши.
«На день хватит», – подумал он.
Жизнь начинала новый день, обещая ему удачу и добро.
Но нельзя торопиться, тем более дедушке Хикмету.
На крыльцо соседнего древнего дома, из-под низкой притолоки входной двери выплыла хозяйка, Татьяна Ивановна. Высокая, с прямой спиной как у покойного отца, николаевского солдата. Они вместе с дочерью Ольгой, жили в доме, построенном еще им, по выходу со службы в армии после долгих двадцати пяти лет.
Она прищурилась, глядя на Хикмета и прогундосила,
– А что ты лыбишься, старый пень? Али жизнь радует? Нешто весточку от своих беглецов получил? – И довольная выплеснутой злобой она, немного постояв, удалилась.
«Да,– подумал дедушка Хикмет, – баба-шайтан. За годы жизни в одном дворе ни разу не улыбнулась. Придется все-таки молиться пять раз в день», – и с этой мыслью напевая, он привычно повязал платок на голову, надел халат, воткнул ноги в старые чувяки и пошел начинать свой новый трудовой день.
По улице вниз к базару текли редкие людские ручейки. Вот с кувшином на плече, в шароварах и тюбетейке, босяком пробежал водонос. Этот будет весь жаркий день носить прохладную воду и предлагать прохожим. Так по копейке на буханку хлеба насобирает.
«Тяжкая это работа носить воду», – подумал Хикмет и вздохнул.
Вот с фруктами и овощами в тележке, напевая утреннюю песнь, проехал мимо сосед из двора напротив. Они поприветствовали друг друга. Этот повез то, что собрал у себя в саду – будет заработок на несколько дней. Несли лепешки и сладости в блюде на голове, зелень и овощи в корзинах, на терпеливых ишаках везли в сумах рукодельные коврики, расшитые бисером тюбетейки и другую утварь. Всякий торопился на рынок что – то продать или купить.
В конце улицы, на крыльце милиции стоял сонный часовой, терпеливо тянущий лямку службы до начала трудового дня.
– Здорово Хикмет, – поздоровался он, заметив сапожника у будки. – С трудовым началом.
– Кто рано встаёт, тому бог подаёт, – ответил Хикмет и открыл дверь.
Тут же появился Абдулла
– Салам алейкум, дедушка, – поклонился он, – хочешь холодной воды?
Он протянул Хикмету кружку ледяной воды и улыбнулся.
– Я сегодня уже второй кувшин несу на базар. Ходил я, да и вот опять пошел, а они Абдуллу все гонят и гонят.
Парню было на вид лет 20. Крупный, коротко стриженный непонятно где и кем, вечно в каких- то обносках и босяком круглый год, он всегда излучал доброту и улыбку. Никто не знал, сколько ему и откуда он взялся. Он болтался по городу днями, открыто и непрестанно улыбаясь людям и жизни. Обидеть его было легко, как всякого больного человека, но редко, несмотря на общее ожесточение, у кого из людей поднималась рука на убогого.
Хикмет недавно приютил его у себя, поселив его в смежной с кухней маленькой комнате. Там стояла кровать, тумбочка, таз с кувшином и ведро. А что еще человеку надо для ночлега..