Старый новый дом
Шрифт:
– Только после того, как дашь мне прочесть свои рассказы. И только если мне понравится, как ты пишешь.
– Значит, не судьба.
– По-твоему, ты настолько плохо пишешь? – хихикала она. – больше уверенности. Мне кажется, ты себя недооцениваешь.
– Спасибо за веру. Ты чудо! – я добродушно улыбнулся. Возможно, это была первая искренняя улыбка за этот вечер.
– А ты милый, – сказала она искренне, словно маленький ребенок, не ведя ни к чему и ничего не утаивая.
Мне все еще бросались в глаза ее острый подбородок и аккуратные ушки, выглядывающие из-под аккуратно уложенных каштановых волос. Я все еще видел силуэт девушки, обнявшей свои колени под теплым пледом. Она была такой молодой, живой, теплой. Она была рядом. И от этого во мне возникло странное
– Выпьем за тебя. Ты – единственный луч света и добра в этот холодный и недружелюбный вечер.
Мы чокнулись. Выпили. Я налил себе еще, как на балкон начала проситься Панацея. Я впустил ее и теперь мы сидели втроем. Я, прекрасная девушка и пушистый трехцветный комочек. Мы с Юной кинули ей пробку, и та гоняла ее по просторному балкону, то и дело натыкаясь на тюльпаны. Мы смеялись, рассказывали друг другу истории и, кажется, отдаляли утро. Но бесконечно это продолжаться не могло.
После очередного стакана я почувствовал удар хмеля в голову, отчетливый и беспощадный. У меня закружилась голова, жар не отпускал, а ноги перестали чувствовать пол. Я нес чушь, а Юна смеялась. Видимо, я был не настолько ужасен в пьяном состоянии. У меня скрутило живот, но признаков я не подал. Я лишь сказал:
– Ладно. Так. Тс, – я перешел на шепот. – мне нужно идти. Меня ждут на крыше.
– Кто? – хихикала она.
– Безызвестность, – я пытался сделать таинственное лицо.
– Как занимательно.
– Невероятно занимательно, – я пошатнулся. – я пойду.
– Ты серьезно идешь на крышу?
– Да.
– Я с тобой, – она была задорна.
– Не нужно. Потом я свожу тебя туда. Обещаю.
– Договорились!
Я прихватил пальто, и мы вышли в комнату. Там я взял из пачки одну сигарету, и мы оказались в прихожей. Мы обнялись на прощание. В голове все еще звучало «потом» и «обещаю», отпевая последние остатки честности во мне. Я никого никогда не свожу на крышу, ни сейчас, ни потом. Никто меня не будет читать. Я просто отвратительный и чрезмерно самокритичный подросток, желающий всего и сразу, просто в дар моему существованию. И эти нелепые заигрывания. К чему все это?
– До скорых встреч! – сказала Юна, ласково улыбаясь, казалось, всем своим телом.
– До скорых, – тихо ответил я, стараясь не выдать свою подавленность.
Я вышел в подъезд. Там все еще лежали коты. Окно было открыто и внутрь задувал прохладный ветер. Лампа ритмично мигала, то освещая рисунки весенних полей, то покрывая их тьмой. День, ночь, день и снова ночь, каждую секунду. И время, казалось, летело так же быстро.
Все эти абсурдные мысли вызвали во мне смешок. Уже через пару секунд я встречал хохотом утренний пустой подъезд, понимая, как я сейчас выгляжу: пьяный, грязный, больной. Я смеялся над собой. Я смеялся над всеми, кто когда-то мне встречался. Я смеялся в отчаянии, чтобы наконец оправдать свои нездоровые мысли. Я хотел быть сумасшедшим, но я отчетливо все понимал. От этого смех и сменялся на слезы.
Только когда я почувствовал себя абсолютно жалким, в тот момент, когда ком в горле стал давить невыносимо сильно, я вновь почувствовал опьянение. Я качнулся и свалился на пол, и, прижавшись к стене, закурил. Это было лишним. Меня стошнило. И ведь я был под стать тем девицам. Я просто хотел делать то, что мне нравится и хочется сиюсекундно. Я напился, я заигрывал, я делал поспешные выводы. Не солгал я только в одном – я был отвратителен.
А Юна не такая. Как она вообще додумалась заговорить со мной? Это маленькое чудесное создание, не терпящее ужасов, воплотившихся сейчас во мне. Нет, она просто меня не знает. А я лжец. Сказал, что свожу на крышу, что дам почитать свои рассказы. В то же время, я отчетливо помню, что говорил ей это с глупой надеждой на то, что фантазии сбудутся. Я верил в то, что говорю, я хотел этого, хоть и понимал,
Перед тем, как подняться, я снова почувствовал морозец, пробежавший по коже. Я глянул на окно, оно было открыто. Я посмотрел на кошачью стайку и закрыл его. Стало чуть теплее. Алкоголь постепенно отпускал меня в реальность. Я бросил взгляд на картины, цветы, пушистых животных и меня словно потянуло на этаж выше. Я начинал чувствовать некоторую оттепель от осознания того, что я жив, что дом жив, что жизнь вообще существует. Я начал что-то предвкушать и поднялся выше.
Поднявшись на лестничную клетку, я сразу же посмотрел, сколько визуально мне еще предстояло пройти. Двенадцатый этаж был далек. Думать об этом не хотелось. Голова все еще болела. Становилось жарче, и я снял пальто. Перекинув его через предплечье, я увидел на нем белое пятно в районе спины. Чертова побелка. Вот тебе и прислонился к стене, дурак.
Повсюду пахло сыростью. С потолка на ровный бетонный пол капала вода. Источник был этажом выше. По углам вовсю цвели растения, похожие на маленькие деревца. Накапавшая вода образовывала ручей, который медленно вился к лифту. Над двери одной из квартир висел портрет Гагарина. «Может, родственник» – подумал я. Над дверью квартиры напротив висела икона Божьей Матери. «Тут уж точно нет. Я надеюсь» – внезапно раздалось в голове.
Внезапно у меня помутнело в глазах. То ли святой лик, то ли алкоголизм довели меня до этого. Около пары секунд я как Рокки Бальбоа я пытался устоять под натиском ударов моего организма. Наконец, вопреки своим ожиданиям, я рухнул на бетонный пол, лицом прямиком в деревце, стоящее в углу. Голова болела пуще прежнего, и сейчас это ощущалось еще сильнее. Я решил не вставать. Я лишь достал из пальто прихваченную из квартиры девушек сигарету, поджег ее и попытался абстрагироваться от боли.
Я лежал, ощущая свежий запах земли. Вокруг меня была природа. Я глядел на плывущие вокруг меня облака. Ими были следы пыли на побелке, украшавшие обычную ровную стену узорами, неведомыми даже самому умелому художнику. Повсюду была трава. Вся лестничная клетка, окрашенная в зеленый, цвела и радовала меня. Надо мной росло дерево, и пусть со стороны маленькое, сейчас оно казалось секвойей. И вдалеке, сквозь время и расстояние, на самом верху, под небесами, на меня смотрела Божья Матерь. Ее лик тоже был пыльный, то есть, пробивался сквозь облака. И тут я почувствовал странное единение с природой. Но скорее это были мысли в бреду.
На землю меня вернул звук открывшейся двери. Это была квартира «Гагарина». Оттуда вышел мужичок, и стоя около своей двери спросил:
– Добрый вечер. Ты в порядке?
– Да, все хорошо. Вот прилег, отдохнуть решил, – я начал подниматься, попутно отряхиваясь. – прошу прощения, если разбудил или помешал.
– Да нет, не помешали. Если что, заходите, я вам тряпочку дам, отряхнетесь, – он был вежлив.
– Спасибо за приглашение. Но я, пожалуй, откажусь.
– В любом случае, если что, звоните.
Я не собирался тревожить человека. Наверняка у него дома жена, а тут прихожу я, грязный, с разбитым лицом, наглый и все еще пьяный. Поэтому я решил идти дальше. Но ступив на лестницу, я внезапно почувствовал сильную, сдавливающую боль в голове. Это было похоже на тиски, которые я безуспешно пытался разжать руками. Но все, что я делал – лишь рвал на себе волосы.
Я спешно достал анальгин, кое-как проглотил его и сел на лестницу в ожидании. Не знаю, сколько прошло времени, но я успел прилечь, повернуться несколько раз и попытаться уснуть. Голова не переставала болеть. «Если что, звоните» – раздавалось в голове. Я несколько раз отвергал эту мысль, потому как не хотел мешать никому. Я просто хотел решить свои проблемы сам. Но боль не отступала, и я подошел к двери. Гагарин глядел на меня с блеском в глазах. Я не нашел ничего лучше, чем ответить ему у себя в голове: «Прости, Юра» Я нажал на кнопку звонка и за дверью раздались звуки, похожие на пение птиц. Дверь открылась: