Старый новый дом
Шрифт:
– Да ну? – безучастно ответил он, будто это обыденность. – и что, думаешь получится у него?
– Не знаю, – я удивился его спокойному тону. – он уже прыгал. Сотрясение и ничего сломанного. Везунчик.
– Тогда уж вряд ли. Если в первый раз не получилось, даже не сломал ничего, то как во второй раз получится?
– Говорит, головой вниз будет лететь.
– Только головной боли и наберется. Ничего не поменяется.
– Ну, третья попытка будет наверняка.
– Не будет, так и передай ему. Еще раз пятьдесят так прыгнуть нужно будет. И то, умрет от глупости и стыда. А потом еще
– Наверное, вы правы.
– Конечно, я прав. Другу мои слова передай.
– Обязательно передам, – сказал я.
– А теперь тебе нужно поспать. Пойдем к Матвеевне, я тебя провожу.
Юрий убрал стаканы, и мы прошли в прихожую. Я быстро накинул ботинки, и мы вышли. Он достал сигареты:
– Я покурю и пойдем.
– Составлю вам компанию.
– Тоже куришь? – он поджег сигарету. – отрава редкостная.
– Есть такое. Но ведь иногда помогает.
– Ничего не помогает, кроме котелка на твоих плечах. Вот когда с ним научишься управляться, тебе ни сигареты, ни алкоголь не нужны будут. Ты ведь пил?
– Пил.
– Оно и видно.
– Голова от этого и болит, наверное.
– Дурная вещь – спирт. И ведь никому от него лучше не становится. А люди к нему так и тянутся. Не от хорошей жизни.
– Пьют по разным причинам. От проблем уходят, от одиночества.
– От одиночества не уйдешь. Да и уходить не надо. С ним нужно размеренно сосуществовать, без него никуда, – он сделал затяжку и выдыхая дым продолжил. – ты вообще на этот свет появился один. И будешь один, всегда. Когда все вокруг разрушится, канет в лету, испарится, ты останешься один. И что ты будешь делать, если одиночество тебе тоже не друг?
– Буду прыгать с крыши?
– Может и так. Суть не меняется. Одиночество – это неплохо и им нужно уметь наслаждаться.
– А вы считаете себя одиноким?
– Не будь я одиноким, я бы тебя прогнал.
– Но раз уж это неплохо, то быть одиноким не грустно. Так получается?
– А я не говорил про грусть. С ней тоже нужно сосуществовать, – он продолжал курить и смотреть в окно. – нужно грустить и осознавать это. Нужно быть одиноким сознательно. И жизнь эту жить нужно, понимая все ее недостатки, и принимая их. Иначе будешь вечно зол, печален или, если совсем в крайности, мертв.
– Но ведь не всегда наша жизнь – это грусть, одиночество и печаль? – я выкинул бычок.
– Почти всегда. Я не всегда был одинок, если так. И жена у меня была, и дети. Но я всегда находил возможность побыть с собой наедине. Наверное, поэтому так легко сейчас об этом говорю.
– Могу я снова побыть наглым и спросить, что произошло?
– Можешь. Их забрало время. Вот так вот, под руки, – он сделал движение, будто взял два огромных арбуза, – и унесло с собой.
– Прошу прощения.
– Все нормально. Смерть – закономерность, которую не изменить никак. Она клеймом ставится при рождении. Остается только ждать. И все мы ждем. Только не надо рваться к ней, она не лучший собеседник.
– Только ее и ждать всю жизнь? От этого можно и отчаяться совсем.
– Откуда же мне знать? Но ждать не нужно, что касается мирского. Нужно делать что-то. Только так ты поймешь, куда идти. А ты идешь бесцельно, ожидая, что тебе попадется сундук с золотом за поворотом, девушка длинноногая и Феррари с ключом в замке зажигания. А этого всего добиться нужно.
– Но если нет уверенности в оправданности действий, которые собираешься совершить?
– Тогда иди прыгай с крыши, как друг твой. Уверенности не должно быть ни в чем. Жизнь изменчива. Но то, что ты оступился – не приговор, ведь ты не знал, что тебя ждет. Делай то, что делаешь, и забудь о такой вещи, как проблемы. Они будут всегда, а решая их, ты приводишь в порядок себя. И дальше становится проще.
– Это звучит очень прагматично.
– Без этого никуда.
– А кто напротив живет? – я перевел тему. – просто… у них – икона, у вас – Гагарин.
– Да черт его знает. Сумасшедшие какие-то. То они тут, то там. Как приезжают, постоянно бесами и демонами соседей кличут. Но ко мне они как-то снисходительно. Да и Матвеевну любят, хотя та их терпеть не может. Странные люди, в общем. Не обращай внимания.
Мы прошли мимо иконы. Она была неподвижна, даже горделива. Не глянув в нашу сторону, она так и осталась висеть на том же месте, а мы поднялись на этаж выше.
До лестничной клетки пятого этажа доносились звуки капель с четвертого, отдающиеся булькающим эхом в мою тяжелую голову. Батареи были разогреты до предела. Становилось жарко даже без пальто, которое я, как оказалось, оставил у Юрия Алексеевича. Возвращаться не было смысла, поэтому я решил забрать его наутро.
Мы прошли по разбитому и неровному бетонному полу, вдоль красных стен. Вокруг одной из дверей плотно въелась в стену черная копоть. На фоне нее дверь казалась торжественной и даже героически выстоявшей. Скорее всего, дверь поставили после пожара, попытавшись придать квартире менее трагичный вид. Отчасти, возможно, получалось. Но несмотря на всю пыль, разбитый пол, следы пожара и паутину в углах, лестничная клетка выглядела словно после субботника.
За окном послышался гром. То ли салюты, то ли бешенство столичной погоды, которое стало привычным в последнее время. В целом, лестничная клетка выглядела ухоженной, словно после субботника. Разве что в верхнем углу в паутине жужжал огромный, переливающийся металлическим блеском всех цветов радуги, как капля бензина в воде, жук. Его жужжание и далекие звуки накрапывающей воды создавали ощущение природной симфонии, теплой и успокаивающей. Только одно портило картину – цветы. Не сами по себе, конечно, а то, в каком виде они стояли у обгоревшей квартиры. Это был венок. Под ним красовалась фотография с черной косой лентой снизу. Это омрачило теплое настроение, и головная боль вновь напомнила о себе.
– Ты чего встал? – окликнул меня дядя Юра.
– Засмотрелся, – я бросил взгляд на венок. – а что тут произошло?
Он позвонил в дверь:
– Тут как раз живет Елена Матвеевна. Она тебе, если захочет, расскажет.
– А кто на фото?
– Ее сын. Ее об этом не спрашивай. Захочет – расскажет.
– Понял. Молчу.
Дверь тихо приоткрылась. На пороге стояла миловидная бабушка, осанку которой не потревожило время. Она стройно и одиноко стояла в дверях, и не дождавшись слов, сказала: