Старый патагонский экспресс
Шрифт:
— Но я сам собирался положить туда свой чемодан, — слабо запротестовал я.
— Ничего страшного! Вы можете положить свой чемодан под кровать! Вот, смотрите, я сейчас покажу!
Он встал на четвереньки и запихал чемодан под кровать, приговаривая, как отлично он туда поместился. Я так опешил, что даже позабыл, что вообще-то это мое купе, а не его.
— А что это у вас? — спросил я. Он снова прижал к груди свой пакет и улыбнулся от уха до уха.
— Это? — ответил он с напускной беспечностью. — Так, разные вещички, — и поспешил запихнуть пакет на багажную полку. Он был слишком туго набит, чтобы поместиться под кроватью. Затем сказал: — Вот, ничего страшного,
Пакет занял целиком всю полку.
— Даже не знаю, — засомневался я.
Я протянул руку и постарался заглянуть в пакет. Проводник неискренне засмеялся, взял меня за плечо и оттолкнул.
— Все в порядке! — Он все еще смеялся, правда, теперь изображая грубоватое дружелюбие.
— Вам что, больше некуда его положить? — возмутился я.
— Гораздо лучше, если он побудет здесь, — заявил проводник. — У вас совсем маленький чемодан. Это отличная идея — всегда ехать с маленьким чемоданом. Он отлично везде помещается.
— Но что же тогда вот это?
Он не ответил. Но и не отпустил мое плечо. Теперь он легонько давил на него, заставляя опуститься в кресло. А потом отступил на шаг, посмотрел в оба конца коридора, вернулся ко мне, наклонился и на грубом испанском сказал:
— Все в порядке. Вы турист. Ничего страшного.
— Ну что ж, ладно, — и я улыбнулся ему. А потом улыбнулся пакету.
Он как-то разом перестал смеяться. Наверное, ему показалось подозрительным мое согласие оставить пакет в купе. Он прикрыл дверь в купе и сказал:
— Ничего не говорите!
— Не говорить? — удивился я. — Но кому?
Он снова заставил меня опуститься в кресло и с нажимом произнес:
— Ничего не говорите!
Он закрыл дверь.
Я уставился на пакет.
Через мгновение снова раздался стук в дверь. Это был тот же проводник, но уже с другой улыбкой:
— Обед подан!
Он выжидательно замер и, когда я вышел, запер дверь в купе.
Оказавшись в вагоне-ресторане, я попытался разговорить зеленоглазую девушку. Старуха тут же вмешалась. Мне подали две кружки чешского пива и мощи цыпленка, скончавшегося от истощения. Я снова попытался заговорить. И только теперь обратил внимание на то, что старуха всегда отвечает «я», а не «мы». «Я еду в Мехико». «Я была в Нуэво-Ларедо». Это еще больше укрепило меня в мысли, что зеленоглазка ее служанка, не более чем часть старухиного багажа. Задумавшись над этим, я как-то не заметил, что в вагон-ресторан вошли три человека в мундирах. Я едва обратил на них внимание: пистолеты, усы, дубинки, короткие шеи, — как они уже исчезли. В Мексике так много людей в самых причудливых мундирах, что вскоре их начинаешь воспринимать как часть пейзажа.
— Я живу в Койоакане, — сообщила старуха. За едой она слопала и свою помаду и теперь наносила на губы новый слой.
— Это не там жил Троцкий? — спросил я.
Возле моего локтя возник человек в белой куртке стюарда.
— Возвращайтесь в свое купе. Они требуют вас.
— Кто меня требует?
— Таможенники.
— Но я уже проходил таможню, — почувствовав недоброе, я перешел на английский.
— Вы не говорите по-испански?
— Нет.
Старуха пронзила меня острым взглядом, но промолчала.
— Там людя, — сказал стюард. — Они вас хочут.
— Хорошо, только допью пиво.
— Сейчас, — он отодвинул кружку.
Вся троица вооруженных таможенников поджидала меня перед дверью в купе. Проводник куда-то испарился, и тем не менее купе оказалось отпертым: совершенно очевидно, что он смылся, предоставив
— Добрый вечер, — они переглянулись с явной досадой, услышав мой английский. Я достал свой паспорт, билет на поезд, санитарный сертификат и помахал перед ними, привлекая их внимание. — Вот видите, у меня есть карта туриста, прививка от оспы, заграничный паспорт, — и я стал листать страницы своего паспорта, по очереди демонстрируя им почтовые марки Бирмы, наклеенные на бирманскую визу, мое обновленное разрешение на въезд в Лаос и штамп, открывающий доступ в Гватемалу.
Это действительно заняло их на какое-то время — они переговаривались и рассматривали страницы, пока самый отвратительный из этих троих не вошел в мое купе и не ткнул дубинкой в пакет на багажной полке.
— Это ваше?
Я решил, что не понимаю по-испански. Сказать им правду означало сдать с потрохами проводника, и скорее всего он этого заслуживал. Но утром этого дня я был свидетелем тому, как надутый от сознания своей важности таможенник издевался над пожилым мексиканцем, подвергая его совершенно не заслуженным унижениям. Старик путешествовал вдвоем с маленьким мальчиком, и они везли в чемодане несколько десятков теннисных мячиков. Таможенник приказал им все вытряхнуть из чемодана, теннисные мячики раскатились во все стороны, и, пока две несчастные жертвы гонялись за ними, он пинал их и повторял по-испански: «Меня не удовлетворяет твое объяснение!» Это внушило мне стойкую ненависть ко всем до единого мексиканским таможенникам, намного перевесившую негодование на проводника, навлекшего на мою голову эти неприятности.
Не отвечая ни да ни нет, я затараторил по-английски:
— Это лежит здесь некоторое время, не более двух часов.
Мексиканец ухватился за слово «часов» [8] :
— Так, значит, это ваше?
— Я никогда не видел этого прежде.
— Это их! — рявкнул гнусный тип по-испански. Двое остальных ответили ему дружным взрывом проклятий.
Я нагло улыбнулся ему в лицо и сказал:
— По-моему, вы неправильно меня поняли, — я вошел в купе, вынул из-под кровати свой чемодан и сказал: — Вот, смотрите, я уже проходил таможню — на чемодане есть отметка губной помадой. И я с радостью открою его для вас. Там лежит моя одежда, карты…
8
По-английски «часов» (hours) и «наше» (our) звучит очень похоже, особенно на слух мексиканского таможенника.
— Вы не говорите по-испански? — спросил он на испанском.
Я отвечал на английском:
— Я пробыл в Мексике всего один день. Чудес на свете не бывает, верно? Я всего лишь турист.
— Этот говорит, что он турист, — сообщил таможенник своим друзьям в коридоре.
Пока мы таким образом беседовали, поезд дернулся, трогаясь с места, и мы налетели друг на друга. Чтобы не упасть, таможенник привычным жестом ухватился одной рукой за дубинку, а другой за пистолет.
Его глаза подозрительно сощурились, а голос наполнился угрозой, когда он спросил, цедя слова по-испански:
— Так все это ваше, в том числе и пакет на полке?
— Что я должен вам показать? — спросил я по-английски.
Он снова уставился на пакет. Он толкнул его дубинкой. Изнутри раздалось характерное позвякивание. Его подозрения укрепились, однако мой статус американского туриста не позволял обойтись со мной грубо, и это его ужасно злило. Этот проводник знал, что делал.