Старый патагонский экспресс

Теру Пол

Вокзал был большой и холодный. Я уже бывал здесь раньше. Город Мехико с его двенадцатью миллионами жителей и несметным количеством попрошаек (бродячие артисты и мошенники всех мастей буквально не дают прохода приезжим, атакуя их с первых же шагов в надежде получить свои жалкие песо) далеко не везде может показаться привлекательным местом. А если вспомнить о трех четвертях миллиона человек, ютящихся в районе Нецалькуалькойотль возле аэропорта, заслуженно получившем титул «самых грандиозных трущоб в Западном полушарии», я вообще сомневался, что когда-либо снова захочу побывать в этом городе. Это место словно нарочно создано для того, чтобы турист заблудился в нем с первых же шагов: смрадный, разросшийся до невероятных размеров муравейник. Видно, неспроста его выбрали своим убежищем двое самых упертых ссыльных двадцатого века: Лев Троцкий и Б. Травен.

И если уж этого было не избежать,

я бы предпочел попасть сюда с раннего утра, чтобы впереди оставался целый день. Итак, я без малейшего сожаления немедленно отправился в кассу и купил транзитный билет до Веракруса. Это обойдется мне гораздо дешевле, чем ночевка в отеле, а кроме того, мне многие говорили, что в Веракрусе очень тепло, потому что он расположен на берегу теплого залива.

Глава 4. На «Ярочо» до Веракруса

Прежде чем я сел на поезд под названием «Ярочо», что значит «задира, грубиян» — именно так называют себя жители Веракруса, — я зашел в ресторан на стадионе «Буэнависта» и купил коробку с ланчем. Я не успевал пообедать в Мехико, а в «Ярочо» не было вагона-ресторана. Но даже в этом случае прибегнуть к ланчу в коробке было ошибкой. Я сделал себе мысленную отметку не повторять такую ошибку. Сама коробка была разрисована всякими игривыми картинками, а ее содержимое показалось мне настоящим издевательством над людьми, как будто мне нарочно упаковали самые несъедобные вещи. Я нашел там два сэндвича с ветчиной на задубевшем хлебе, недоваренное яйцо, слегка раскисший апельсин и кусок заплесневелого пирога. С помощью выкидного ножа, приобретенного в качестве сувенира в Нуэво-Ларедо, я надрезал апельсин и выжал его сок в стакан с текилой. Остальное я выкинул в окно, как только мы отъехали от станции. Наверное, этот отвратительный ланч был возмездием мне за то, что я не пожелал задержаться в Мехико ни одной лишней минуты. Но я не собирался глазеть на городские достопримечательности: я стремился как можно быстрее попасть на побережье. Правда, путешествовать на голодный желудок не очень-то весело, но я уже убедился, что текила отлично подавляет аппетит. Кроме того, она гарантировала долгий и крепкий сон, полный приятных сновидений (благодушие, навеянное алкоголем, я считаю гораздо предпочтительнее полной отключки, спровоцированной наркотиками). А когда я проснусь, то буду уже в самом Веракрусе.

Уютно устроившись у себя в купе в вагоне ночного экспресса до Веракруса, готового увезти меня из этого туманного высокогорья к душной и влажной жаре и пальмам побережья, с высоко задранными ногами и стаканом текилы с апельсиновым соком в руке я чувствовал себя вполне счастливым. Зазвучал свисток тепловоза, спальный вагон дернулся и закачался на ходу, занавески на окне слегка раздвинулись от сквозняка: темнота, лишь слегка подсвеченная одинокими фонарями и отдающая острым ароматом опасности, добавила романтики в обстановку. Я со щелчком раскрыл свой нож и отрезал ломтик апельсина, чтобы добавить в выпивку. Я легко вообразил, что выполняю тайную миссию (текила уже начала свою работу), путешествуя инкогнито под видом простого преподавателя английского языка с грузом секретных карт Мексики. Нож у меня в руке превратился в смертельно опасное оружие, и я уже опьянел достаточно, чтобы поверить, что, если кому-то хватит дури напасть на меня, я в два счета выпущу ему кишки! Этот поезд, эта атмосфера, цель моего путешествия — все было фантазией, смешной, но приятной. И когда я покончил с выпивкой, то небрежным жестом сунул нож в карман кожаной куртки и выскользнул в коридор посмотреть на других пассажиров.

Ага, у моей двери оказалась засада! Какой-то усатый тип самого подозрительного вида, с коробкой! Он сказал:

— Не желаете шоколадного печенья?

И в тот же миг морок развеялся.

— Нет, спасибо.

— Не стесняйтесь. У меня еще много.

Из вежливости я взял одно печенье. Он был высоким и дружелюбным, и его звали Пепе. Он был из Веракруса. Он сказал, что сразу понял, что я американец, и поспешно добавил, что это не из-за акцента, а просто я так выгляжу. Он считал, что я очень неудачно выбрал время, чтобы поехать в Веракрус, потому что карнавал только что кончился. И я пропустил самое интересное зрелище. Музыка — очень громкая музыка! Танцы — прямо на улице! Парады — такие длинные, прямо на целую ночь! И музыка, музыка: барабаны, трубы, маримба! Костюмы — девушки наряжаются как принцессы, и клоуны, и конкистадоры! А еще можно пойти на праздничную мессу и до отвала наесться всяких вкусностей, и напиться крепкой текилы, и завести себе множество друзей.

Благодаря его описанию я легко избавился от последних сожалений

о пропущенном карнавале в Веракрусе. Я даже почувствовал облегчение оттого, что избавлен от необходимости присутствовать на этом вульгарном спектакле, который — я нисколько не сомневался — в худшем варианте разозлил бы меня и вогнал бы в тоску, а в лучшем не дал бы выспаться. Но я вежливо ответил:

— Какая жалость, что я опоздал!

— Вы можете вернуться сюда на будущий год.

— Конечно.

— Хотите еще печенье?

— Нет, спасибо. Я еще это не доел, — мне ужасно хотелось от него отделаться. Я помедлил минуту, зевнул и сказал: — Я очень женат [12] .

Он уставился на меня как на ненормального.

— Очень женаты? Интересно, — однако он все еще выглядел ошарашенным.

— А вы не женаты?

— Мне всего восемнадцать.

Это меня смутило. И я уточнил:

— Женаты — разве не это заставляет вас идти отдыхать?

— Вы хотели сказать, что устали.

12

Игра слов: casado (исп.) — женатый, cansado (исп.) — усталый.

— Да, конечно, — эти испанские слова казались мне слишком похожими: casado — cansado…

Однако эта оговорка явно его напугала. Парень решил, что у меня не все дома. Он пожелал мне спокойной ночи, подхватил свою коробку и убрался восвояси. Других пассажиров в этом спальном вагоне я не видел.

«Поездка от Веракруса (до Мехико) запомнилась мне прекраснейшей в мире с точки зрения созерцания окрестностей», — написал когда-то оккультист Алистер Кроули в своих «Исповедях». И все друзья в один голос советовали мне приехать в Веракрус днем: ты увидишь бескрайние поля кукурузы и вулкан Оризаба, ты полюбуешься крестьянами в живописных нарядах и огромными садами. Но в Латинской Америке повсюду полно кукурузных полей, крестьян и вулканов — честно говоря, там и смотреть-то больше не на что. И меня осенила идея: гораздо лучше попасть в Веракрус рано утром. Экспресс «Ярочо» — очень удобный поезд, и, насколько мне было известно, следующий этап, до Тапачулы и границы с Гватемалой, предстояло преодолеть в гораздо менее комфортабельных условиях. Таким образом, я получу свободный день в Веракрусе, чтобы подготовиться к этому. И я действительно успел подготовиться. Экспресс «Ярочо» оказался тем редкостным поездом (увы, в наши дни таких становится все меньше), на который можно подняться едва живым от усталости и с которого можно сойти, чувствуя себя на миллион долларов. Я успел изрядно напиться во время пребывания в Мехико, но поезд шел достаточно медленно, и утром в Веракрусе я надеялся оказаться совершенно трезвым.

Когда я проснулся, в купе было жарко и душно, окно запотело, и когда я протер его, то увидел золотистый отблеск раннего утра над влажной зеленью болот. Драные клочья грязных туч маячили на горизонте, как комки лишайников. Мы приближались к берегам Мексиканского залива, и на горизонте, подобно дырявым зонтикам, мокли под дождем высокие пальмы.

Тишина стояла оглушительная, как будто даже поезд не издавал ни звука. Но оказалось, что дело в моих ушах, — они вдруг сильно заболели. И я понял, что мы поднялись высоко над уровнем моря, но пока я спал, у меня не было возможности компенсировать перепад давления с помощью глотания. И теперь, когда поезд опять спустился до уровня моря, мои уши протестовали против такого испытания.

Вообще мне захотелось как можно скорее покинуть это тесное купе. В надежде, что от свежего воздуха боль в ушах утихнет, я вышел в тамбур спального вагона. Окно было открыто. Глотая свежий воздух, я смотрел на проплывающие мимо трущобы. Уши больше не закладывало, и я слышал, как стучат колеса.

— Взгляните на этих людей, — сказал проводник.

Вдоль железной дороги выстроились длинные ряды жалких лачуг, а возле них толклись мокрые цыплята и оборванные дети. Мне стало интересно, что еще собирается сказать этот человек.

— У них правильная установка. Вы только взгляните на них — вот это жизнь!

— Вот это жизнь? — Все, что я мог разглядеть, были грязные лачуги, и цыплята, и люди, у которых даже поля сомбреро обвисли под струями дождя.

— Очень спокойная, — заявил проводник, кивая на лачуги. Когда люди говорят о ком-то свысока, они придерживаются именно такого глубокомысленного тона. Вот и этот мексиканец с чрезвычайно умным видом повторил: — Очень спокойная. Не то, что в Мехико. Там все слишком быстро: один бежит туда, другой — сюда. Они не знают, что такое жизнь. Но взгляните, как мирно все это.