Старый причал
Шрифт:
— Рагим Сулейманович, вот вино, о котором спрашивал Ильяс-киши, — обратился один из молодых виноделов к старшему группы, немолодому худощавому мужчине в очках.
Группа остановилась у одной из бочек.
— Это вино из того же почти сорта винограда, что растет у вас, — сказал Ильясу-киши Рагим Сулейманович. — Я говорю «почти», потому что виноград — растение уникальное. Посади в пяти разных землях один и тот же сорт — и соберешь пять урожаев родственного, — но все же сильно отличающегося друг от друга винограда.
Молча, мелкими глотками пили из маленьких стаканчиков рубиновое вино.
Снова ходили по галереям, и хозяева с видимым удовольствием рассказывали Ильясу-киши о винограде и винах, о многом другом, что составляет смысл жизни каждого настоящего винодела.
— Я клянусь вам, что виноград — это существо одушевленное, — горячо говорил Ильясу-киши самый молодой из виноделов. — Посади лозу на глинистой почве — вино получишь мягкое-мягкое, как волосы ребенка. На кремнеземной земле посади — вино выйдет деликатным, как дипломат. У нас в Азербайджане в почве много извести — оттого и вина как огонь!
Ильяс-киши слушал пария с благодарной улыбкой, иногда для памяти что-то записывая в блокнот.
И снова наполнялись крохотные дегустационные стаканчики.
Ильяс-киши поднял свой стаканчик, полюбовался лучистой игрой светлого вина, проговорил задумчиво:
— Какая красивая старость. И все при нем — и сила, и благородство, и чистота. И все его уважают. Людям бы всем такую старость…
Механик с председателем остановились под дощатым навесом перед горой старого проржавевшего оборудования. Эмин рассказывал, смеялся.
— А еще такой случай был, — начал механик новую байку. — На преддипломную практику меня в Ленинград посылали. Я там с двумя финнами сдружился, оборудование на заводе налаживали. Вдруг одного вызывают в Хельсинки. Собрался он уезжать, а меня просит начертить схему самогонного аппарата — у них в Финляндии с выпивкой туго. Ну, я нарисовал. А его на таможне задержали на целые сутки, думали, чертеж какого-то секретного оружия везет…
И снова загрохотал председатель. Отсмеялся. Помолчали.
— Ну так как? — спросил Эмин.
— Почти уверен, ничего не выйдет.
— Вы же ничем не рискуете — чего бояться? От старого парома трубопровод идеально ляжет, глубина там отличная. Как механик вам говорю: затраты практически нулевые. Станцию сами построим, надо только старые насосы отладить. Зато потом вам первому руку поднимут.
— Вообще-то в жизни меня мало кто трусом называл, — мягко обронил Омароглу.
— Простите, но я в самом деле не могу постичь вашу логику.
— Логика элементарная. Я — реалист, — сказал председатель. — Любую новую идею надо на зуб пробовать, как монету — фальшивая или золотая.
— Считаете — паша фальшивая?
— Считал бы, не стал бы слушать тут ваши глупости о финских самогонщиках, — осерчал председатель. — И вот с этого хлама вы хотите начать? — пнул он ногой ротор большого электромотора.
— Они будут работать, как швейцарские часы.
— А где трубы возьмете?
— Один мой однокурсник работает мастером на монтажном участке в Сумгаите. Две машины труб для него не проблема.
— Вот-вот, — нахмурился Омароглу. — За большое дело хватаетесь, а начинаете с нарушения закона.
Тут во двор на полном ходу въехал «Москвич», притормозил возле них. Шофер, открыв дверцу, крикнул председателю:
— Вас срочно вызывают в райком. Звонил секретарь, сказал, пусть едет немедленно.
Они выбрались из подземелья наружу, и Ильяс-киши зажмурился от яркого солнца.
Прямо под открытым небом были установлены в два длинных ряда столы, заставленные яствами. Искрилось в больших графинах белое и красное вино, горами высилась зелень и горячие, только что из тандыра, тонкие чуреки. Молодежь плясала под музыку кларнета, нагары и зурны.
— Кого-нибудь из своих работников жените? — спросил Ильяс-киши Рагима Сулеймановича.
— Нет, джаным, для всех праздник — виноград собрали до последней грозди, новое вино заложили — почему людям не отдохнуть? Виноград веселье любит, музыку… Мы к тебе в деревню приедем, посмотрим, как вы будете праздновать свой первый большой урожай. Пошли к столу!
Играла музыка, плясала молодежь. Люди говорили тосты, пили за здоровье друг друга. А на столы все подавали и подавали, блюда с дымящимся шашлыком, графины с винами.
Потом был гюлеш. На борцовский круг выходили местные пехлеваны, под звуки зурны, крадучись, сходились и вдруг схватывались за пояса — «гуршаги», стремясь под громкие возгласы болельщиков оторвать противника от земли и опрокинуть.
Потом начались скачки. Горяча тонконогих жеребцов, выезжали иа дорогу игиды, и уже через мгновение только пыль клубилась позади стрелой летящих конников.
Под ноги вороного жеребца-победителя девушки бросали цветы. А деревенский аксакал торжественно преподнес молоденькому тонколицему парню бочонок вина.
— Между прочим, призовое вино, тридцатилетнее, — шепнул Ильясу-киши Рагим Сулейманович и хлопнул его по плечу: — Может, тоже попытаешь удачи — ты игид еще хоть куда!
— Я, Рагим, своего коня дома оставил, — в тон ему сказал Ильяс-киши. — Скажете потом, приехал в гости и хозяев обыграл. — Он стал выбираться из-за стола: — Ехать мне пора, Рагим, спасибо за все. Значит, договорились?
— Слово есть слово, — ответил Рагим Сулейманович. — Как только напишешь, тысячу отменных саженцев сам отсчитаю. Хотя скоро, думаю, вам нужны будут десятки тысяч.