Стать человеком
Шрифт:
— Об этом Варьяш и Рашо говорил, — подтвердил Бакош.
— Тогда почему же младший сержант не доложил об этом командованию? — начал размышлять вслух Миклош. — Видимо, у Бегьеша были причины это скрывать?
— А разве нельзя предположить, что он просто-напросто не захотел, чтобы у Варьяша были из-за него неприятности? — спросил Ковач.
— Предположить, конечно, можно, но поведение Бегьеша мне все равно не нравится, — заявил Миклош и рассказал о том, что произошло с Жокой. — Не обижайтесь, товарищ лейтенант, но поведение вашего младшего командира свидетельствует
В этот момент Ковач вспомнил о том, какой приказ он лично не так давно отдал Бегьешу, и признался:
— Я запретил командиру отделения делать для Варьяша какие бы то ни было поблажки. Может, именно поэтому младший сержант не отпустил его к сестре.
— Вы так упорно защищаете своего младшего командира, будто абсолютно уверены в нем, — заметил Миклош
— Может, я и не прав, но пока еще никто не доказал, что Бегьеш совершил дисциплинарный проступок. А вот Варьяш ведет себя порой довольно странно...
— Но приказы-то он выполняет? — уточнил Миклош.
— Выполняет...
— Тогда в чем же дело? — перебил он лейтенанта.
— Приказы можно выполнять по-разному, — упорствовал командир роты, чувствуя, что зря спорит, ведь Лонтаи скоро станет родственником Варьяша, вот он его и защищает. Однако убежденность в собственной правоте не позволяла ему молчать, и он продолжал: — Варьяш любой приказ выполняет неохотно. Я не раз пытался поговорить с ним по душам, но мне это так и не удалось. По одному взгляду видно, что служба тяготит его. Вполне допускаю, что и с Бегьешем он ведет себя вызывающе, а младшего сержанта это, естественно, оскорбляет.
— У парня действительно предвзятое мнение об армии, он сам мне об этом говорил. — Миклош снял фуражку и положил ее на колени. — Однако он честен, откровенен, в общем, вполне заслуживает того, чтобы на него обратили внимание. По характеру и складу ума он, как мне кажется, принадлежит к числу тех людей, на которых можно повлиять добрым словом и участием...
— Не обижайся, Миклош, — прервал Лонтаи хранивший до того молчание Бакош, — но армия — это не институт благородных девиц. Я не думаю, что нам необходимо копаться в душевных потемках каждого новобранца. Какие, собственно, трудности встречались на жизненном пути у таких парней, как Варьяш, а? Их с малых лет нежили. Семья Варьяша получала и получает от общества столько всяческих благ, как материальных, так и моральных, что их с лихвой хватило бы на добрую дюжину рядовых семей. Вот почему общество вправе ждать от него и ему подобных добросовестного выполнения своего гражданского долга.
— Полагаю, мы не так поняли друг друга, — заметил Миклош. — Уж не думаете ли вы, что я собираюсь защищать рядового Варьяша? Не об этом речь. Я, как и вы, твердо уверен в том, что самая большая ценность в нашем обществе — человек. Если бы такое произошло не с Варьяшем, а с кем-нибудь другим, я рассуждал бы точно так же, как сейчас.
Бакош в знак согласия кивнул.
— Хорошо, я повнимательнее отнесусь к этому делу... — пообещал он.
Инспекторский
Эндре и его товарищи по отделению были разочарованы лишь тем, что инспектировавшие полк офицеры так и не вошли в помещения, которые солдаты накануне убирали с таким рвением и тщательностью.
После обеда подполковник Миклош Лонтаи выкроил несколько минут, чтобы встретиться с Эндре Варьяшем и поговорить. Он собирался пригласить на беседу и майора Бакоша, но секретарь партбюро полка был занят: он сопровождал генерал-майора. И Миклошу ничего не оставалось, как попросить поприсутствовать на беседе лейтенанта Ковача.
Лейтенант вызвал Варьяша в ротную канцелярию. Лонтаи сразу заметил, что парень похудел, скулы резче обозначились на его продолговатом лице, а темные глаза, казалось, запали еще глубже.
Разговор начался трудно: на все задаваемые вопросы солдат отвечал предельно кратко.
— У вас есть какие-нибудь просьбы? — спросил Миклош у Эндре.
— Хотелось бы поскорее демобилизоваться.
На лице юноши — ни тени улыбки, взгляд умных глаз холоден. И Миклош теперь был склонен поверить Ковачу, что парень действительно крепкий орешек, а поведение его просто раздражает собеседника. Однако он взял себя в руки и оставил без внимания просьбу Эндре о демобилизации.
— Вы были в городском отпуске? — спросил подполковник.
— Не был.
— Чем же вы занимаетесь в свободное время?
— А у меня не бывает свободного времени.
— Как это — не бывает?
— Вот так и не бывает. С тех пор как меня откомандировали в штаб полка, я раньше полуночи ни разу спать не ложился.
— А ваши товарищи?
— И они тоже.
— Но почему?
— Слишком много работы.
— Выходит, у вас плохая организация труда.
— Не мы его организуем. Мы только выполняем приказы и распоряжения командиров.
Лейтенант Ковач с молчаливым удивлением слушал ответы рядового, а затем попросил у подполковника разрешения задать солдату несколько вопросов.
Миклош молча кивнул и закурил. Настроение у него испортилось.
— Вы говорите, что никогда не ложитесь спать раньше полуночи? — спросил ротный у солдата.
Эндре посмотрел на лейтенанта с недоумением: что за странный вопрос задает ротный? Будто не знает, что делается у него в подразделении.
— Так точно, раньше полуночи не ложимся.
— Но ведь каждому солдату положено свободное время, — продолжал командир роты, — и я никак не пойму, почему его нет у вас.
Эндре показалось, что над ним просто-напросто смеются. Он устремил взгляд куда-то в пространство, поверх головы лейтенанта, и молчал.
— Почему вы не отвечаете на вопрос? — спросил Миклош.
— Докладываю: я не могу ответить на этот вопрос.
— Почему?
— Солдатам, если они не нарушают воинскую дисциплину, положены увольнения в город и даже краткосрочные отпуска. Насколько мне известно, с начала нового года ни один человек из нашего отделения ни разу не был в увольнении.