Стать человеком

Каратаев Кирилл

Тем временам мы остановились возле очередного шедевра.

Я с умилением уставился на женскую фигуру расплывчатых форм в ажурно-фруктовом обрамлении. Ее безумный взгляд выражал полнейшую отрешенность как от житейских, так и от глубинных проблем. Она не знала проблем, ибо просто не смогла бы решить ни одной из них.

– И как вам? – Аня, разглядевшая во мне собрата по вкусу, с задумчивым видом разглядывала полотно. Какие же знакомые у нее были глаза!

– А вам?

– Есть в ней что-то загадочное, – томно протянула девушка,

поправляя непослушную прядь.

– Да? И что же? – мне крайне хотелось добраться до истины.

– А вы сами разве не видите?

Я не видел. Старая привычка не видеть загадок там, где их нет и быть не может. Раньше их не было вообще. Сейчас? Сейчас, конечно. Но не эта! Ни в коем случае не эта!

– Да-да! – Я не сдавался в своей насмешливой роли. – Разумеется, вижу! Самая загадочная женщина в моей жизни!

– В моей, наверное, тоже, – Аня довольно рассмеялась. – Саша! Владимир! А вам нравится?

– А как же, – в голосе Безладова явственно слышался мрачноватый сарказм.

– Да, прелестно, – даже у Александры прорезались нотки боязливого сомнения.

Тем временем Владимир решил увести разговор вдаль от искусства.

– Я знаю место, где готовят божественного барашка, – с приятной улыбкой начал он. – С кьянти или бароло на ваш выбор.

Я невольно сглотнул. Моя низменная человеческая часть отчаянно хотела барашка. Причем именно с бароло, которое я мог позволить себе далеко, очень далеко не всегда. Но неужели я стану мерить себя мясом и вином?

– Успеем, Володя, – я изобразил медитативную усмешку. – Барашек уже не убежит. А вечер только начался.

– Суть в том, чтобы он не затянулся, – улыбка Безладова стала напряженной.

– Но, Платон прав, – Аня теперь до конца жизни была на моей стороне. – Давайте досмотрим выставку.

– А потом барашка, – примирительно закончила ее подруга.

На этой круторогой ноте мы продолжили осмотр сокровищ творческого гения Николая Семерицкого. И чем дольше мы этим занимались, тем большим уважением проникался я к непосредственному организатору выставки – госпоже Скари. Все-таки надо было быть крайне незаурядным человеком, чтобы заставить смотреть на этот парад унылых красок.

– А вот и мастер! – Саша с восторгом показала на невысокого паренька, лет двадцати семи, с длинными, убранными в хвост волосами и невразумительной бородкой на бледном узком лице. Мастер стоял в компании молодых людей и что-то самозабвенно рассказывал, помогая себе резкими, отрывистыми жестами. Наверное, показывал, как надо писать «Весенний листопад».

И в чем же он виноват? Неужели в том, что напрочь лишен таланта? Да разве это повод, чтобы отказаться от предложенных радостей? От хмельных капель славы, от восхищенных взглядов влюбленных идиоток? Конечно, нет. Ведь даже дурак станет мудрецом, если это всех устроит. Или устроит того, кто решает за всех.

Удобная ложь. Ложь не одного, ложь многих. Иногда очень многих. Возможно, –

всех. Когда никто не хочет правды. Но что же это за правда, если ее не хотят знать? И что это за жизнь, если в ней нет места правде? Самая обычная, по всей видимости. Человеческая. Моя? Как приятно сейчас было бы солгать. Нет! Не моя! Их! Этих недостойных моего взора!

Но, верно, не такой я еще и человек, чтобы утонуть в собственной лжи. Или в любой другой. Хотя, конечно, забавно было бы посмотреть, как я барахтаюсь на поверхности, пытаясь схватится за несуществующий спасательный круг.

– Какое, наверное, счастье – обладать таким талантом! – Аня продолжала восхищенно наблюдать за жестикуляцией художника.

– Счастье или бремя? – я перевел взгляд на стену, отделка которой заняла меня больше висящих рядом работ.

– Почему бремя? – на этот раз спросила Саша, возможно, потому, что Аня меня просто не услышала.

– Так ведь придется заплатить, – я мрачно ухмыльнулся. – Иногда втройне.

– Отчего же так дорого? – вступил в разговор Безладов. – Порой достаточно пары звонков.

– Так я про другой талант, Володя. Который не для них, который для себя.

– А вы за свой заплатили? – Аня наконец оторвалась от своего кумира.

– Что вы! – я засмеялся. – Ни копейки! Просто не за что. Это не талант – обычное трудолюбие.

– А что же тогда талант?

– Талант – это то, что заменит тебе все остальное, – я по возможности тонко улыбнулся.

– Неужели все?

Я вежливо кивнул.

– А вы бы хотели обладать всем, Платон? Просто так, без таланта, – Аня приглашающе засмеялась.

Когда-то я уже владел всем и не думал, что смогу обходиться меньшим. Но что подразумевает человек, говоря обо всем? Уж точно более умеренный вариант? Насколько умеренный? Крайне, крайне умеренный. Богатство, власть, слава. Иногда еще вспоминают о здоровье. Как правило, именно в тот момент, когда его начинает не хватать.

Что еще? Немного разных причуд, немного ошибочных идеалов. Вот оно и все! Так хотел бы я обладать всем? Здесь об этом редко задумываются. Просто хотят, просто желают. Такая смешная человеческая алчность. Или необходимая человеческая алчность? Ведь в чем альтернатива? Альтернатива всему? Ничего? Что-нибудь? Хоть что-то? Это звучит гораздо менее привлекательно. И есть подозрение, что не только звучит.

– А вам не кажется, что это слишком много? – Я с легкой иронией посмотрел на свою собеседницу.

– По-моему, в самый раз! – она ожидаемо рассмеялась. – Много не мало!

Я согласно усмехнулся в ответ. Вот и вся аргументация. С одной стороны, бескомпромиссно надежная. С другой, – невыразимо поверхностная. Ведь избыток может стать не менее опасным, чем недостаток. Но эту опасность замечают далеко не сразу. Если вообще замечают.

– Я бы не хотел обладать всем, – я мягко улыбнулся. – Ведь тогда я бы вряд ли встретил вас.