Стать японцем

Мещеряков Александр Николаевич

Церемониальные правила поведения касались самых разных сторон жизнедеятельности (стрельба из лука, верховая езда, фехтование, правила социальной коммуникации). Количество правил и регулируемых ими ситуаций было таково, что, в сущности, оставляло человеку мало свободы выбора, хотя, разумеется, регламентация жизни князей, сёгуна или императора была проведена с намного большей последовательностью, чем в других стратах. Причем количество таких правил имеет явную тенденцию к разрастанию. «Культурность» понималась как свод правил — и чем больше таких правил усвоил человек, тем он «культурнее». Теоретик пути самурая Дайдодзи Юдзан (1639—1730) говорил, что простолюдину достаточно заботиться о своих родителях и никак не обозначать своей почтительности телесным образом, но самурай в -присутствии отца должен непременно соблюдать определенные телесные правила: сидеть в церемониальной позе (сэйдза, «сидеть на пятках», когда зад прижат к пяткам, а руки покоятся на коленях); не прятать руки за пазухой; разговаривать с сидящим отцом только сидя; во время ночевки (во

время путешествия) вместе со своим сюзереном ноги самурая не должны быть направлены на него; услышав имя сюзерена, ему надлежит немедленно встать или же принять церемониальную сидячую позу и т. д.⁴⁴

Наиболее общим правилом церемониального телесного поведения было требование, чтобы тело находилось в максимально сжатом состоянии и занимало как можно меньше места в пространстве. Поэтому сидячая поза со скрещенными ногами считалась «невежливой» («вальяжной»), во время ходьбы руки полагалось прижимать к туловищу, а не размахивать ими.

Разработкой и сохранением правил церемониальности занималось множество мыслителей эпохи Токугава. В их поучениях тому, как следует жить, воспитанию церемониального (почтительного) поведения уделяется выдающееся место. Кроме того, существовали и школы, специализировавшиеся на церемониальности. К наиболее авторитетным школам следует отнести дома Огасавара, Исэ, Имагава. Под действие разрабатываемых ими положений попадало намного большее число людей, чем в случае с придворным сёгунским или императорским церемониалом.

Общим принципом воспитания «настоящего» самурая было усвоение им определенных норм поведения, что дости-

навсегда-определенной последовательности, без отклонений от чаемого и неизменного образца. Правильное телесное поведение свидетельствовало не только о культурности, но и о моральности человека. Обучение телесному поведению и моральным нормам следовало осуществлять одновременно. «Следует учить тому, что помыслы должны быть не лживы и не кривы, что речи должны быть правдивы и не обманны, что в словах не должно быть не-церемониального и низкого, что поведение тела должно быть правильным и достойным»⁴⁶.

Подготовка настоящего самурая состояла не только в изучении им ряда канонических (преимущественно конфуцианских) текстов, но и в усвоении определенных телесных образцов (ката). Это касается как церемониального повседневного поведения, так и специфических воинских упражнений, основным способом усвоения которых служил устный инструктаж наставника и телесное воспроизведение учеником тех движений, которые демонстрировал учитель. В этом отношении ката «демонстрируют типичный для дальневосточной гносеологии подход к знанию, которое понимается не как информация, помещенная в память, а как практическое знание, естественно воплощающееся в действии, — умение»⁴⁷. Занятия воинскими искусствами (фехтование на бамбуковых мечах, мгновенное выхватывание из ножен меча настоящего, стрельба из лука, борьба и др.) получили действительно широкое распространение. К концу периода Токугава насчитывалось 718 школ фехтования, 52 — стрельбы из лука (занятие наиболее «элитное» и одновременно наиболее «бесполезное» — лук уже много веков не употреблялся в качестве оружия), 148 — владения копьем, 179 — борьбы⁴⁸. Развитие воинских искусств в том виде, в каком они существовали в Японии, было обусловлено прежде всего мирными условиями жизни. Предназначением воина была война, но войн-то как раз и не происходило, самураи на глазах превращались к людей гражданских, «изнеженных». Многие идеологи самурайства в качестве человеческого идеала нередко выставляли китайского «благородного мужа», который, как известно, не имеет никакого отношения к военным занятиям. В то же самое время сословная идеология требовала от самурая другого. Постоянно раздавались недовольные голоса: нынешние самураи, мол, не то, что прежде — одеваются цветисто, словно торгаши, предаются плотским удовольствиям и даже не умеют плавать. В 1694 г. сёгун Токугава Цунаёси издал указ, предписывающий всем самураям без исключения заниматься воинскими искусствами.

В методах телесного обучения воина господствовала установка на неизменность. Вот как много позднее создатель борьбы дзюдо и реформатор воинских искусств Кано Дзигоро (1860—1938) повествовал о том, как осуществлялось обучение в рамках традиции: «Однажды учитель продемонстрировал на мне один бросок. Я немедленно поднялся и спросил, как он проводится. Учитель же со словами “молчи!” немедленно снова сбил меня с ног. Я не был сломлен, поднялся и стал приставать с расспросами, как должны работать руки и ноги при этом броске. Тогда учитель снова сказал “молчи!” и бросил меня на пол. Я повторял свой вопрос три раза. И тогда учитель произнес: “Ты думаешь, что поймешь, как это делается, задавая вопросы? Чем больше раз сделаешь, тем лучше поймешь. Молчи!” — и я снова оказался на полу». Кано заключает, что все свои уроки ему приходилось заучивать именно таким способом — исключительно телом⁴⁹. Словесные тексты вообще плохо описывают реалии телесного поведения. Японские же тексты времени Токугава, касающиеся передачи мастерства (не только воинских искусств, но и искусств «обычных» — живописного, кулинарного и др.), написаны

к тому же намеренно темным, зашифрованным языком, так что лишь непосредственный контакт учителя и ученика был способен обеспечить их адекватное понимание.

Во всех видах воинских искусств (будзюцу, будо) ката уделялось огромное внимание. В мирных условиях свободные поединки с применением настоящего оружия были практически исключены из жизни и в 1650 г. запрещены законодательно. Это приводило к бесконечным тренировкам, абсолютизации фиксированных поз и движений, по которым и судили о достоинствах «воина». Они заключались не столько в достижении победы в поединке, сколько в демонстрации четкости и отточенности движений, что достигалось за счет бесконечного повторения одних и тех же движений (их набор был фиксирован и конечен для каждой школы). Приводя современную аналогию, можно сказать, что демонстрация воинских искусств больше всего напоминала «обязательную программу» («школу») в фигурном катании или спортивной (художественной) гимнастике. По-японски такой способ тренировки изящно назывался «методом цветка» (кахо). Мацусита Гунко, живший в первой половине XVIII в., сурово критиковал такую практику. Он издевательски уподоблял занятия таких воинов пловцам, которые отрабатывают технику, лежа на циновках, говорил, что их движения похожи на движения актеров Но (которые на сцене вместо меча употребляли веер), а все эти упражнения имеют целью не стать настоящим воином, а нагулять аппетит⁵⁰. Однако, несмотря на суровую критику со стороны отдельных традиционалистов, школы, практиковавшие «метод цветка», в действительности процветали. Критики цветочного стиля исходили из представлений о том, что нормальным состоянием общества является война. Поборники же этого стиля считали, что мир — это благо.

В зависимости от школы детали исполнения упражнений были различными, но принадлежность к определенной школе означала, что их можно исполнять только так, а не иначе. При этом сведения о ката своей школы засекречивались строжайшим образом, перед поступлением в нее обычным был ритуал подписания кровью обязательства не разглашать то, чему будет учиться ученик. Одновременно запрещалось и усваивать приемы другой школы. Таким образом, ката служили не только для тренировки тела, но и средством распознавания «своего» и «чужого». Получается, что ката вписывались в общую систему церемониального поведения, ибо ставили целью определить место человека в обществе. Члены данной школы также подлежали ранжированию по уровню мастерства и сроку пребывания в этой школе (обычно уровень соответствовал сроку).

Таким образом, «мастерство» воина можно рассматривать как проявление общей установки на выработку церемониальное™ поведения. Недаром в качестве одного из основных источников воинских ката считаются ритуальные воинские танцы. В качестве таковых воинские ката парадоксальным образом служили — как и другие формы церемониального поведения — обеспечению социального спокойствия и мира, что рассматривалось сёгунатом Токугава в качестве первоочередной задачи. Самоценность ката находила свое выражение в том, что в качестве конечной цели выдвигалось достижение полного единения тела и сознания, то есть «партнером» воина здесь выступает вовсе не соперник, а он сам. Замечательно, что во всех наставлениях по воинскому искусству предлагается концентрировать внимание не столько на гипотетическом сопернике, но прежде всего на своем собственном состоянии духа — именно такое состояние отрешенности от всего мирского (включая маневры соперника!) приводит в «рабочее» состояние все телесные функции, что автоматически ведет к успеху. Прежде всего, к победе над самим собой.

При всей важности воинских искусств в жизни самурая следует иметь в виду, что их практическая значимость (воспитание навыков для реальных боевых действий) была намного меньшей, чем это нередко представляется из сегодняшнего дня. Даже распространение начиная с середины XVIII в. «свободных поединков» в качестве способа тренировки было на самом деле контрпродуктивно с военной точки зрения: мечи были бамбуковыми и круглыми, они были длиннее настоящих, тело поединщиков защищали протекторы, большинство поединков проводилось в рамках одной и той же школы (т. е. поединщики использовали приемы, характерные только для данной школы) и т. д. Иными словами, отрабатывались совсем не те движения и приемы, которые могли пригодиться в случае сражения⁵¹. Школы специализировались не на комплексной подготовке воина, а только на каком-то узком аспекте. Фактически их цель состояла не в подготовке к войне, а в утверждении мира. И поэтому всю систему воспитания «воина» и его тела следует рассматривать как направленную на подавление агрессивности, а не на ее пестование.

Бывшие воины все больше превращались в образованных гражданских людей. Недаром Кайбара Экикэн в своем воспитательном трактате столько места уделяет интеллектуальноморальному образованию сына самурая, изучению церемониальное™ и классических текстов, походя замечая, что воинскими искусствами следует заниматься лишь «в свободное время»⁵². В связи с этим жизнь самурая во все большей степени теряла двигательную активность и агрессивность. Театральные постановки из прежней воинской жизни (дзидай моно) пользовались огромным успехом, но герои и порядки, там воспеваемые, относились к другой эпохе, к другой стране. «Бессобытийность» эпохи Токугава компенсировалась острым переживанием зрителями событий далекого прошлого.