Статьи и рассказы
Шрифт:
В течение недели тринадцать квартир нашего дома (мы не в счёт) дрожали в ожидании взрыва, пока из подразделения, в котором служил сын, не приехали и не забрали необычный подсвечник.
Завещание
В Иерусалиме умирал старый еврей. Скорбящие сыновья окружили ложе. Отец вручил заклеенный конверт старшему сыну.
– Через несколько минут я уйду в другой мир. Немедленно вскроете конверт и выполните мою волю. А это второй конверт. Вскроете его сразу же после похорон. Третий конверт у нашего адвоката.
Старый еврей скончался ещё до того, как сыновья успели понять, о чём идёт речь. Здесь же, у ложа покойника они вскрыли первый конверт. "Я требую, чтобы меня похоронили в носках" – Прочли сыновья содержимое конверта.
Но ведь это невозможно! Это нарушение еврейских законов! И всё же следует выполнить пожелание отца.
Все усилия сыновей, все их бесчисленные обращения к религиозным авторитетам, все попытки, в конце концов, за любые деньги купить разрешение нарушить закон, установленный Торой, оказались тщетными. Не удалось похоронить отца в носках. Над свежей могилой сыновья вскрыли второй конверт.
"Дорогие мои дети, – написал отец – у вас была возможность убедиться в том, что ваш отец был не только миллионером, но и религиозным евреем. Ваш отец отлично знал, что наша религия требует предать земле голый труп, завёрнутым в саван. Я просто хотел вам напомнить, что даже миллионер на тот свет не может взять с собой несчастной пары носков".
***
Компания
У жителей любой цивилизованной страны такая компания могла бы вызвать удивление. Но не у израильтян. В Израиле в такой компании не было ничего необычного. Среди четырнадцати мужчин и их жён только две пары были своеобразным инородным телом. Они не были одновременно с остальными призваны в армию, не воевали в одном подразделении во время Шестидневной войны, не призывались одновременно на сборы резервистов, не воевали вместе во время войны Судного дня.
Оба профессора-хирурга новые репатрианты из Советского Союза. Оба поступили в институт, честно отвоевав Отечественную войну, один пехотинцем, второй сапёром. Оба все годы проучились в одной группе. Оба были лучшими студентами на курсе. Обоих после окончания института распределили в медвежьи углы, хотя, по логике вещей, должны были дать им самые престижные назначения. Но о каком престиже может идти речь, если оба оставались евреями в начале пятидесятых годов. Оба, несмотря на невероятные, немыслимые условия и все препятствия защитили кандидатскую, а затем – докторскую диссертацию и стали профессорами.
Первому из них, Евсею, удалось репатриироваться в Израиль накануне войны Судного дня. Он прооперировал и выходил отличного парня, Овадию, одного из этой компании. Так он попал в неё, не солдат подразделения, неотъемлемой частью которого были двенадцать очень непохожих друг на друга израильтян. Он втянул в эту компанию своего друга Бенямина, приехавшего в Израиль на два года позже. Хотя, и без протекции друга профессор стал бы её членом. Вновь прибывший хирург прооперировал дочку Одеда, очень состоятельного предпринимателя, члена этой компании.
Именно такая неоднородность, миллионер и чиновник со средним заработком, атеист и религиозный, правда, не ортодокс, а умеренный, с вязаной кипой, строительный подрядчик без оконченного среднего образования и университетский профессор-историк, видный адвокат и хозяин авторемонтной мастерской могла удивить жителя любой цивилизованной страны. Но не израильтян.
Дружба, сцементированная армейской службой, тем более участием в боях, оставалась нерушимой, несмотря на различное общественное и экономическое положение, образование и мировоззрение.
Если речь зашла о мировоззрении, уместно упомянуть, что даже у двух профессоров-хирургов, у двух неразлучных друзей в течение полувека, в Израиле, как ни странно, оно не осталось неизменным. Это не та эволюция, которую их мировоззрение претерпело в стране исхода. Там ещё в детском саду тщательно промываемые мозги сформировали ортодоксальных коммунистов. Безупречная служба в армии и героизм, проявленный в боях, только укрепили коммунистическое мировоззрение. Даже борьба партии и правительства с космополитами, в которой только слепой не мог разглядеть чудовищного цунами антисемитизма, не сдвинула их с прочно занимаемых позиций. Даже позорное распределение после окончания института всего лишь на несколько миллиметров поколебало убеждённость в неизбежности и необходимости построения коммунизма. Так, едва ощутимый толчок. И только чудовищное дело убийц в белых халатах заставило молодых врачей задуматься над тем, в какой стране они живут, за какую страну воевали и как лозунги, гнездившиеся в каждой клетке их существа, соответствуют действительности. Но прошёл ещё добрый десяток лет, прежде чем они полностью открыли глаза и поняли, что вера их детства, юности и молодости была всего лишь красивой неосуществимой утопией.
Оба профессора вспомнили, что они евреи. Логическим продолжением этого открытия стала репатриация в Израиль. Бенямин приехал через два года после Евсея. Так сложились обстоятельства.
Не только знания, не только опыт и умение Евсея, но и участие в войне Судного дня открыли ему путь к заведованию хирургическим отделением. Он и Бенямину помог занять достойное место. Впрочем, это было не очень сложно после того, как Бенямин осуществил уникальную операцию, спасшую жизнь ребёнка, дочери видного и влиятельного предпринимателя Одеда, одного из членов компании, которая недавно приняла в свой состав Евсея.
Бенямин полностью полагался на советы друга, помогавшие ему адаптироваться в новой среде. Только одно обстоятельство удивило его. Евсей стал воинствующим либералом и прилагал немалые усилия сделать Бенямина таким же.
– Не понимаю, Евсей, неужели тебе не ясна агрессивность арабов? Они, конечно, поблагодарят тебя за помощь. Но, воспользовавшись ею, не остановятся перед тем, чтобы зарезать тебя.
– Брось. В тебе ещё прочно гнездится советский образ мышления, или, как у нас говорят, ментальность. Ты всё ещё пропитан советским империалистическим мировоззрением. Неужели ты считаешь, что мы имеем право властвовать над арабами, живущими на захваченных территориях?
– Во-первых, я считаю эти территории не захваченными, а освобождёнными в результате арабской агрессии. При всей нашей нелюбви к так называемой советской власти, мы с тобой ни разу не оспаривали справедливости аннексии Восточной Пруссии.
– Вот-вот. В тебе всё ещё продолжает жить советский человек.
Спор этот утих и не возобновлялся до самых выборов, когда Евсей порекомендовал Бенямину проголосовать за крайне левую партию, если не считать коммунистов.
– Евсей, ты не ошибся? Они же почти ничем не отличаются от наших бывших партайгеноссе.