Статьи из газеты «Труд»
Шрифт:
Я, конечно, сочувствую травме эмиграции — «вечно жалок мне изгнанник, как обреченный, как больной», — но когда ее избывают злорадным поношением, как-то настораживаюсь, что ли. Хочется попросить экс-соотечественников заткнуться или выбирать выражения в интернете.
То, что будут ехать, — факт. То, что одни будут обзывать эмигрантов предателями, а другие святыми — тоже бесспорно. Хочется призвать всех к осмотрительности: не их надо обсуждать, честное слово. Они — просто люди, сделавшие свой трагический выбор. У каждого свои причины — у кого-то пиар, у кого-то неразрешимая личная ситуация, а у кого-то общественный протест. В конце концов это личное дело каждого — где жить. Но вот страна, из которой примерно раз в 20–30 лет извергается новая волна исходов, наверное, живет как-то
А те, кто останется, — это вовсе не патриоты, как вы могли подумать. Это какой-то новый биологический вид, приспособившийся наконец к стране, которой не нужны ее лучшие граждане.
№ 617, 5 июля 2007 года
Фирма «Чечтур»
Глава Чечни попросил денег на развитие туризма на его малой родине. Надо дать. Более того, нельзя не дать. Когда Рамзан о чем-нибудь просит, кощунственна сама мысль об отказе. Человек, замиривший Чечню и держащий ее в кулаке, имеет право на благодарность России.
Когда-то взятие заложников было хоть и массовым, но все же точечным мероприятием; сегодня в заложницах у Чечни оказалась вся Россия, потому что если молодому президенту что-нибудь не понравится, он быстро может переориентировать нынешний символ мира и стабильности. И бороться с ним окажется потруднее, чем с Джохаром Дудаевым. Тот сохранял в душе остатки советскости и даже уважения к российской государственности. У нынешнего лидера этих предрассудков нет. О нем положено говорить уважительно. Что бывает с теми, кто говорит неуважительно, все видели. Поэтому надо дать. И если попросит на развитие чеченской кинематографии, чеченского лыжного спорта, чеченского морфлота, тоже лучше не отказывать.
Правда, план развития чеченского туризма может оказаться вполне реалистичным. Места больших трагедий со временем обязательно превращаются в музеи — взять хоть Помпеи. Страшноватое место, одни гипсовые слепки мертвых жителей чего стоят. Я уж не говорю об Освенциме — там происходили вещи пострашнее Помпей, ибо извержение вулкана хоть не ставит под сомнение человеческую природу в целом, а нацистские лагеря сильно расширили представление человечества о самом себе. Но и такой музей нужен — чтобы помнили.
В Чечне определенно есть на что посмотреть — то, что там происходило, тоже раздвигает границы современных представлений о человеке. Легкомысленное слово «турист» в таких случаях звучит кощунственно, но другого пока не придумано. Зверств хватало с обеих сторон: Чечня может отлично проиллюстрировать мысль о гибельности любого национализма. Или рассказать о трагедии распада империи. Или об опасности радикального ислама. Или об армии, которой не за что воевать и не во что верить, а собственное военное начальство предает воюющих на каждом шагу. Но боюсь, что ничего подобного мы в нынешней Чечне не увидим: там сейчас вовсю наводят лоск, недовольных голосов не слышно, оппозиция отсутствует, и музей, рассказывающий о похищениях и зачистках, расстрелах и зинданах, садизме и беспомощности, вряд ли будет выстроен в Грозном. И память свежа, и от повторений никто не застрахован, и вообще, нечего нарушать стабильность.
Но ведь и такая Чечня может служить отличной приманкой для туризма! Много ли вы можете сегодня в мире насчитать стопроцентно поддерживаемых народом тоталитарных систем, вдобавок открытых для посещения? Давно ли видели настоящий культ личности? Не хотите ли увидеть портреты главы государства на каждом шагу, счастливые лица граждан, наслаждающихся реставрацией, восстановленной столицей республики, которой, казалось, никогда не обрести прежнего уютного вида — и на тебе? Отличный повод поговорить на модную тему о «национальной матрице». О том, что нельзя сломать систему, но можно подобрать ей правильного вождя. О том, что если война не выигрывается своими руками, можно выиграть ее чужими. В общем, фирма «Чечтур» явно не прогорит. Есть опасения, что вся Россия скоро может стать ареной такого познавательного туризма. Церкви-то во многих странах есть, а вот феодальное общество в постиндустриальном обличье — только у нас.
№ 621, 12 июля 2007 года
Умный народ
В России опубликован список так называемой экстремистской литературы. Разные суды России обнаружили разжигание межнациональной розни в 14 статьях и брошюрах. На многих ларьках в метро запросто можно обнаружить сочинения, в которых содержатся прямые призывы к уничтожению того или иного народа под корень, а сайты интернета, в особенности некоторые «живые журналы», такими призывами переполнены. То, что с ними борются в судебном порядке, отвратительно. И дальше, поверьте моей интуиции, будет еще отвратительнее.
Я понимаю, какой гнев на себя навлекаю, но противникам межнациональной розни стоило бы помнить русскую пословицу: «Волка на собак в помощь не зови». Судебное преследование за текст, хотя бы и откровенно фашистский, не панацея от фашизма. Законодательное запрещение любых публикаций на национальную тему на деле лишь раздразнивает гусей, способствует скандальной славе и всенародной поддержке фашиствующих публицистов. При этом за экстремизм, безусловно, наказывать надо, но решения о наклеивании опасного ярлыка «экстремист» и «разжигатель» должна принимать иная инстанция, а уж никак не наши уголовные суды, известные своей беспристрастностью. Репрессии ведь всегда начинаются с тех, кого репрессировать есть за что. Серия сталинских литературных расправ начинается с РАППа, который сам всех давил и всем надоел. Огосударствление бизнеса начинается с равноудаления олигархов, которых всенародно хотят равноудалить известно куда. Сегодня расправа с прессой начинается с антифашизма. Антифашизм, безусловно, хорошее слово. Правда, оно же написано и на знамени «Наших» — организации, никак не ассоциирующейся со свободой и независимостью. Сегодня в списке экстремистских материалов представлены главным образом антисемитские (антикавказских почему-то почти нет, антиамериканских нет вовсе, а ведь тех и других можно наковырять сотни). Но завтра? Завтра высок шанс увидеть там любой публицистический текст, в котором высказывается недовольство нынешним социальным строем в России. И хочу вам напомнить, дорогие товарищи, что всех жертв политических репрессий, как правило, арестовывали именно за экстремизм. И Достоевского. И апостолов.
Я не приравниваю фашистов к апостолам, я просто хочу напомнить антифашистам, что фашизм порождается не отсутствием запретов, а, наоборот, их избытком. С фашизмом от запретов ничего не сделается — глядишь, он еще и сил наберет. Надо уничтожать предпосылки для его возникновения — двойную мораль, цинизм, социальное расслоение; государству самому нужно избавиться от экстремизма как в отношении несогласных, так и в отношении гастарбайтеров… Со словом же бороться может только другое слово, и потому нам нужно как можно больше сочинений, объясняющих, что такое тупая, безжалостная и бесперспективная власть большинства. Это и будет борьба с экстремистскими движениями, а запрет на 14 случайно выбранных текстов никого не сделает ни чище, ни милосерднее.
Все тоталитаризмы утверждались на тронах именно за счет борьбы с экстремистами. Гитлер боролся с коммунизмом, Сталин — с троцкизмом, и оба позиционировали себя в качестве защитника масс от злодейской пропаганды. Цензура ведь не дура вопреки известной рифме. Она знает, кого запрещать, чтобы обыватель увидел в ней надежду.
У М. Агеева (псевдоним эмигранта первой волны Марка Леви) был рассказ «Проклятый народ» — о том, как еврей останавливает беззаконную расправу с антисемитами. Но это не проклятье, это просто способность понять, что в беззаконной расправе с твоими врагами ключевым является слово «беззаконная». И что начинают с них только для того, чтобы при твоем же одобрении взяться за тебя.