Статьи из газеты «Труд»
Шрифт:
Ты можешь отхапать у России хоть всю Сибирь, расселиться по всему ее пространству, но только при условии, что станешь русским, а это уже не захват, а подчинение. Вспоминаю, как один хороший питерский режиссер поехал в Сибирь снимать фильм про американца, про то, как его захватывает и порабощает наша страна. На роль американца взял настоящего человека из Голливуда, известного артиста, ходячее воплощение трудовой дисциплины. На второй неделе пребывания в Сибири американец запил, и проект сорвался. Но другой, главный проект — захват американца Россией — благополучно осуществился.
Пусть к нам едут работать, жить и жениться все — в диапазоне от американцев до папуасов. Пусть Сибирь осваивают китайцы, австралийцы, хоть перуанцы. Через два года вы увидите, что эти дикие края населены и обработаны афро-русскими, желто-русскими,
№ 552, 29 марта 2007 года
Небось, небось
Стоило Министерству обороны с кряхтеньем, скрипом и только что не со скупыми солдатскими слезами перейти на полуторагодовой срок службы, как преданные соловьи Генштаба синхронно засвистели: да што ж! да как же ж! да ведь те, кому служить два, будут теперь мучить тех, кто призван на полтора! А полуторники потом отыграются на годичниках!
Хочется, подобно пугачевским разбойничкам у Пушкина, ласково успокоить паникеров: небось, небось! Всякое смягчение житейских условий — идеологических ли, бытовых — способствует гуманизации нравов. И никто в истории пока этого закона не опроверг. Если б прислушивались к соловьям, то и до сих пор служили бы в морфлоте по четыре, а в сухопутных войсках по три. Тоже ведь при сокращении срока службы очень опасались, как бы не обиделись старослужащие. Но сократили, слава тебе Господи. И мир не перевернулся. Впрочем, тогда дедовщина не была такой жестокой и изощренной, как сегодня, — ну так и армия была не такой разложившейся, и страна не такой расчеловеченной… Все-таки большинство людей знало, зачем живет. И смысл всеобщего существования не сводился к баблу.
У снижения срока службы есть по крайней мере одно серьезное преимущество: меньше будет откосов. Пойти на год — совсем не то, что на два. Глядишь, заработает программа «Наша армия» — единственный пока осмысленный результат деятельности «Наших» (особенно, если они сдержат слово и для участия в этой программе необязательно будет к ним вступать). А там и солдатские матери получат право инспекции и контроля, и воинские части — кроме особо секретных — станут менее закрытыми, и состав армии поменяется, поскольку у интеллигенции будет меньше оснований панически бояться призыва… Словом, снижение срока службы — нормальный, адекватный и цивилизованный шаг. С полным переходом на контракт попробовали — не работает; частичный состоялся, и то спасибо. Осталось сделать армейскую службу осмысленной, а теперь, хочешь не хочешь, это обязано произойти. Ведь научить солдата чему-то за год значительно труднее, чем за два: тут уж не будешь занимать его бесконечными уборками, подметаниями, покраской травы и строительством пресловутых генеральских дач. У армии, где служат мало, интенсивность боевой подготовки по определению высока. У нас полно частей, в которых солдатам категорически нечего делать, — и дедовщина возникает, увы, только от этого. Если солдат чувствует себя ничтожеством, он вечно вымещает злобу на слабейшем и младшем; если он воюет, ему никак не до дедовщины. Армия Израиля — хороший тому пример, и в смысле превалирования боевой подготовки над уставщиной и шагистикой нам бы не грех поучиться у этого государства.
Все эти лицемерные всхлипы: ах, ах, двухгодичники измучают полуторагодичников! — бессмысленны хотя бы потому, что деды будут чморить новобранцев и так, вне зависимости от срока их будущей службы. Это будет продолжаться с прежней злодейской изобретательностью до тех пор, пока у солдат не будет четкого представления о том, что они защищают. Впрочем, это касается и страны в целом. Здесь у нас все унижают всех, стремясь доминировать по любому поводу и в любой ситуации, потому что общей цели как не было, так и нет. И единственная цель — либо лично урвать, либо, если взять нечего, лично оттянуться. Потоптаться на стариках, детях, новобранцах — на ком попало. И пока этого нового смысла общей жизни не понадобится, армия будет дедовать вне зависимости от того, сколько там служат, сколько платят и чем кормят.
№ 557, 5 апреля 2007 года
Серпом по молоту
Россия будет осторожно избавляться от любых напоминаний о советской символике. Тут мы недалеко ушли от Эстонии, переносящей памятник воину-освободителю. Убрать серп и молот со знамени Победы — идея по определению кощунственная, но она в духе времени: серп и молот скоро будут убирать отовсюду.
Россия будет осторожно избавляться от любых напоминаний о советской символике. Тут мы недалеко ушли от Эстонии, переносящей памятник воину-освободителю. Убрать серп и молот со знамени Победы — идея по определению кощунственная, но она в духе времени: серп и молот скоро будут убирать отовсюду. У нас ведь сегодня идеология без идеологии: Россия — великая страна, у нее были великие проекты и грандиозные жертвы, красные убивали белых, и наоборот, но все они были правы. Потому что в этом наш путь, наша историческая особость. Надо заставить народ забыть о том, что у нас была пусть жестокая, не всегда удобная для жизни, но великая и осмысленная страна. С идеологией, с твердыми понятиями о долге, пусть без четких критериев добра и зла, — но даже те, кто совершал тут гнусности, четко отдавали себе в этом отчет.
Сегодня надо внушить всем, что победила именно сегодняшняя Россия, без серпа и молота. Что она — правопреемница той. Это вписывается в госполитику борьбы с экстремизмом, согласно которой экстремистом является любой человек с твердыми убеждениями. От твердых убеждений, уверяют нас, происходит все зло на свете — из-за них выходят на площади, устраивают «оранжевые революции»…
Но великие кровопролития происходят как раз тогда, когда у общества — и в целом, и у каждого его члена по отдельности — не остается никаких убеждений. Вот тогда-то как раз и забывают, где добро и зло, и массовым порядком начинают убивать друг друга ни за что ни про что. Все великие утопии осуществлялись не тогда, когда жили их убежденные творцы вроде Сен-Жюста или Маркса, а тогда, когда общество созревало для катаклизмов. Когда деградация его делалась слишком очевидной. Поэтому мы сегодня гораздо более жестоки, циничны и готовы к кровопролитию, чем в советские времена. Выскажу крамольную мысль: верить во что-то — пусть в самую человеконенавистническую теорию — лучше, чем не верить ни во что. С истовым революционером, по крайней мере, можно разговаривать. Циник же готов на все исключительно за бабло.
В самом скором времени ностальгия по «совку», усердно насаждаемая в 90-х, окажется у нас под таким же запретом, как в Прибалтике. Только там этот запрет — гласный, а у нас будет негласный, как и все в последнее время. Нам будут внушать, что сегодня мы переживаем золотой век, а в советские времена переживали железный и каменный. СССР уже и сегодня, в фильме Алексея Балабанова «Груз 200», предстает адом. Балабанов не выполняет ничьего заказа — просто улавливает движения воздуха. Да, отвратительна страна, в которой на знамени написаны высокие слова о любви к людям и прелестях труда, а торжествуют пошлость и зверство. Но страна, в которой торжествуют те же пошлость и зверство, а на знамени красуются их радостные лица, не лучше. Она хуже. Отступления от нормы — ужас, но отсутствие нормы — катастрофа. Серп и молот — не только символ тоталитаризма и фальши, но еще и напоминание о том, что в мире существует труд. И как бы Советский Союз ни скомпрометировал своих высоких целей — отсутствие этих целей куда опаснее для нашего общего будущего.
№ 562, 12 апреля 2007 года
Али Баба
Выдавать Березовского нельзя. Как гостайну — только ее в нашем случае хранят уже Плохиши от Кибальчишей. Кибальчиши и так, и сяк зайдут — выдайте нам вашу тайну! Он гадости говорит, революцию готовит и вас компрометирует. Нет, отвечают Плохиши, мы пожурим его для порядку и попросим больше так не делать, но выдать вам не можем, потому что не уверены в его сохранности. Если у вас старушек, вышедших прогуляться на Тверскую, волокут в автобусы за участие в «Марше несогласных», — можно себе представить, что вы сделаете с бывшим главным буржуином.