Статьи из газеты «Труд»
Шрифт:
№ 180, 25 сентября 2008 года
И воскресенья не будет
Иосиф Кобзон вновь выступил с инициативой возрождения российского комсомола.
У ностальгирующих по ВЛКСМ примерно раз в год, в районе дня рождения любимой организации, случается осеннее обострение — они призывают реанимировать самораспустившийся в 1990 году питомник юных коммунистов. Обсуждать Иосифа Давыдовича не очень интересно, это человек откровенный и наглядный. Интереснее почивший младший брат бессмертной компартии.
Комсомол был, по советским меркам, действительно прогрессивной штукой — беру, конечно, застойные,
Есть ли необходимость в комсомоле сегодня? Нет. Молодых бизнесменов и так готовят во множестве бизнес-школ. Юных идеологов воспитывает «Россия молодая», а также частично сдувшиеся «Наши» и «Местные». У правящей партии есть молодежный отряд для отфильтровывания и проращивания наиболее перспективных (то есть самых циничных): называется «Молодая гвардия Единой России». Ни о какой конвергенции с Западом не может быть и речи, а человеческое лицо не нужно нам самим: страну, у которой столько нефти, полюбят и с нечеловеческим. Да, главное, мы — в отличие от семидесятников — совершенно и не хотим, чтобы нас любили: те повторяли мантру про «загнивающий Запад» с гнусным хихиканьем и кукишем в кармане, а нынешние искренне верят, что Западу действительно амба. Ни одна из задач ВЛКСМ не является сегодня актуальной, включая борьбу с беспризорностью, о которой вспомнил И. Д. Кобзон: с беспризорностью, кстати, боролся не комсомол, а ЧК, и справлялись. В случае необходимости справятся и сейчас, — но, видимо, беспризорность сегодня никому особенно не мешает. Это ж вам не какие-нибудь несогласные, с которыми, впрочем, тоже успешно справляются.
Не беспокойтесь за нашу молодежь, господа. Сегодня есть кому растить стройные ряды циничных, радостных, готовых на все менеджеров среднего звена, для которых Родина — не более чем кормушка, а прочий мир — не более чем курорт.
№ 185, 2 октября 2008 года
Блеск и нищета
Тот факт, что политика уходит в глянец — или, если угодно, что глянец идет в политику, — был вполне предсказуем. И дело не только в том, что именно глянцевые журналы (и, конечно, канал 2х2) остаются последним бастионом свободы слова. Дело еще и в том, что диктат формата, за счет которого всегда живет глянец, ничем не отличается от диктата любой идеологии: больше того, слово «формат» давно уже псевдоним цензуры, эвфемизм для обозначения идеологического запрета. Если ты вдруг сказал то, что думаешь, или описал то, что есть, — а не то, что принято, — это неформат. И поэтому глянец неизбежно должен был стать инструментом новой государственной пропаганды, а гламурность — элементом нового российского стиля. Апофеозом их слияния стала фотосессия Рамзана Кадырова для журнала Светланы Бондарчук Icons — это каламбурное название отсылает не только к «картинкам», но и к «иконкам». Кадыров — икона стиля. Ничего сочетание? Но, простите меня тысячу раз, я всегда ненавидел понятие «стильность»
Гламур — это ведь как раз безвоздушное пространство. Там не может быть ничего непредсказуемого. Формат — это когда на пятой странице всегда фотосессия звезды за рулем, на десятой — всегда отчет о звездной свадьбе, на пятнадцатой — всегда о разводе. Точно так же предсказуемо каждое слово в нынешней информационной программе, в патриотическом ток-шоу, в колонке агрессивно-лояльного публициста. Предсказуемость — основа современной политической жизни, но это как раз совершенно гламурное понятие. И по телевизору мы видим гламурную страну, у которой, кажется, осталась только одна проблема: как в наиболее приемлемой и любезной форме выразить свой восторг?
Ситуация, когда власть пользуется для своих технологий так называемой продвинутой культурой, не нова. Так, советская власть поначалу активно пользовалась технологическими наработками футуристов, привлекала к работе Маяковского, Родченко, Черемных, Попову, Асеева. Ей нравилось такое эстетическое оформление — это потом она возжаждала простоты. А поначалу футуристическая радикальность сливалась с большевистским хамством чрезвычайно гармонично — власть от этого союза выиграла, а искусство проиграло, но это уже другой вопрос.
Правда, есть у всего происходящего и серьезный плюс. Когда политика вытесняется в глянец, туда же вынужденно мигрирует и оппозиция. И постепенно этот самый глянец начинает мутировать — в нем появляется нечто человеческое. Вот уже и Esquire, не желая отставать от момента — то есть от политизации гламура, неизбежной по нынешним временам, — публикует интервью Михаила Ходорковского, пребывающего в совсем не гламурных условиях. Точнее, это не интервью, а его переписка с Борисом Акуниным — тоже вовсе не светским персонажем. Политика, безусловно, станет глянцем, но журналистика вследствие этого, Бог даст, перестанет им быть.
№ 190, 9 октября 2008 года
Дети кукурузы
Ох, не зря Стивен Кинг сделал кукурузные поля местом действия одного из самых страшных своих ужастиков.
Есть какое-то сродство между кукурузой и властными, авторитарными характерами — то-то у Кинга в кукурузе прячется тоталитарный сектант-проповедник. И это роковое невезение сильно сказывается на российской судьбе превосходного во всех отношениях злака: его в России насаждают так, что полезнейшее, в сущности, начинание оборачивается сплошным издевательством.
Возьмем Хрущева. Он после визита в США преисполнился энтузиазма и решил, что кукуруза с ее гигантским початком, мощным стеблем и феноменальным запасом белка решит продовольственную проблему России, но не учел одного — кампанейщины. В СССР указания главы государства выполнялись не просто с избыточным, а с компрометирующим рвением — и я почти убежден, что Хрущева подставляли нарочно: кукурузой засеяли все, включая русский север, где она не могла расти по определению. Это бедственное положение, уродливые карликовые початки лучше других описал Астафьев в «Оде русскому огороду».
Теперь легендарный злак имел несчастье приглянуться Юрию Лужкову — руководителю столь же авторитарному и склонному к истинно хрущевскому популизму; но если Никита Сергеевич любил свободу хотя бы теоретически и признавал временами собственную неправоту — для Юрия Михайловича такого понятия не существует в принципе. Он воспитал в Москве удивительную команду, для которой его слово священно. Теперь он публично отозвался о кукурузе в самых комплиментарных выражениях — и можно не сомневаться в том, что пропаганда вполне полезной, хоть и теплолюбивой культуры будет подхвачена всей московской тусовкой, от строителей до попсы.