Статьи из газеты «Труд»
Шрифт:
Что до сына — я, конечно, скучаю по сыну. Но мысль о том, что во время экскурсии он пробежал лучший музей Европы за три часа, а теперь у него будет время хоть постоять перед парой картин, эту грусть скрашивает. Однажды я три дня не мог вылететь из Симферополя — все какие-то были туманы по утрам. И какие же, братцы, это были прекрасные три дня в Артеке, когда я никуда не мог из него деться! Современного человека можно заманить к счастью только одним способом — запереть в раю, объявив нелетную погоду.
Вы все думаете о том, сколько встреч сорвалось и сколько народу не успело к семьям, а я — о том, сколько пар перезнакомилось в очередях, в залах ожидания, во время скандалов в турфирме! Вы говорите, сколько контрактов не подписано, а я радуюсь тому, сколько грабительских сделок сорвалось, сколько топ-менеджеров выпали из графика, сколько
Вы как хотите, а я говорю: спасибо тебе, Кудль. Кудль дальше.
№ 70, 22 апреля 2010 года
Они уже тут
Инопланетянина проще всего опознать по отсутствию человеческих чувств.
Наконец-то. Я давно ждал, что кто-нибудь об этом заговорит. Стивен Хокинг, человек с легендарной биографией и парадоксальнейшим мышлением, столп современной физики, сказал, что инопланетяне давно среди нас, что математически это не просто вероятно, а неизбежно и что человеку лучше с ними не общаться. С одной стороны, Хокинг — великий мистификатор и популяризатор, и ради привлечения внимания к физике и не такое отмочит. С другой — он в самом деле слегка ку-ку, ибо умудрился, страдая амиотрофным склерозом и владея вполне всего одним пальцем, не только дважды жениться, но и дважды развестись (отцом стал трижды).
Проблема, артикулированная Хокингом, не нова, и важно было лишь, чтобы ею заинтересовались не только фантасты, а и серьезные физики. На сегодняшний день мы знаем около трех десятков землеподобных планет — так называемых суперземель, и хотя большинство вроде как пусто, одна из них вполне может быть родиной каких-нибудь суперменов. Почему бы им к нам не внедриться? Стругацкие в 1984 году («Волны гасят ветер») уже сочинили так называемый «Меморандум Бромберга», в котором обозначены главные критерии обнаружения инопланетных влияний в земной политике либо истории. У них обосновывалось, что для начала так называемые Странники поделят человечество на две неравные группы по непонятному для нас критерию, а потом займутся опережающим развитием более перспективной группы, отсеивая прочих. Любопытно, что к этому же выводу в новом романе «Райская машина» пришел Михаил Успенский: там инопланетяне занимаются именно выбраковкой, уничтожая слабых и слишком умных. И не знаю, как в мире, а в России они уже действуют вовсю.
Инопланетянина проще всего опознать по отсутствию человеческих чувств — сострадания, сентиментальности, радости творчества, азарта труда, чувства юмора, наконец. Для него существует только расчет, люди ему не родные, поэтому вот этих мы сохраним в качестве обслуживающего персонала (надо же кому-то сидеть на трубе), а вот этих нам не надо, они лишние. Инопланетянам враждебна идея прогресса, потому что у них другой прогресс: себе они обеспечивают и качественное искусство, и экологически чистое питание, а народу объясняют, что этот народ не хочет ничего умного и сложного. Рейтинг видел? Тебе настоящего не надо, малыш. Покушай суррогатного, быстрей вымрешь. Для туземцев вводится платное среднее образование (из бесплатного оставляют математику и закон Божий), в то время как дети инопланетян уезжают учиться за рубеж. Но главное — инопланетянам можно все, а большинству населения — ничего. Ибо первый принцип захватчика на захваченной территории — введение двух разных законов: один для своих, второй для туземцев. Туземцы, которые пытаются сдержанно роптать, публично разоблачаются при помощи высокоразвитой инопланетной подсматривающей техники. Прав Хокинг, прав. Одного он не объяснил: что делать-то? В фантастике инопланетяне-захватчики обычно гибнут от какой-нибудь земной болезни вроде насморка, как у Уэллса или Лагина, а то и от простой воды, как у Шьямалана в «Знаках». Те фантасты были оптимистами, и в нашем случае микробами явно не обойдется. Иногда я боюсь, что борьба с ними бесполезна в принципе. Нас спасет только массовое переселение на одну из необитаемых cуперземель.
№ 75, 29 апреля 2010 года
А у нас в квартире газ
Идея объединить «Газпром» с «Нафтогазом» наглядно демонстрирует приоритеты и методы нынешней кремлевской политики.
Идея объединить «Газпром» с «Нафтогазом» — то есть, в сущности, Колобка с Лисой — наглядно демонстрирует приоритеты и методы нынешней кремлевской политики. Политические объединения, идеологические согласия и прочие надстроечные вещи давно никого не занимают. Торжествует базис, а базис в нынешнем мире простой — энергоносители. За газ можно закрыть глаза на многое. Вот Европа, которую давно уже не волнует никакая российская демократия или украинская независимость, уже закрыла — Евросоюз признал газовое объединение внутренним делом Киева и Москвы. Лишь бы голубой друг тек бесперебойно.
Современная российская политика не преследует цели всех объединить под патронатом России — мы собственную-то территорию уже с трудом удерживаем: ни идей, ни единого строя, ни даже коллективного страха, одно сырье. Гораздо проще на сегодняшний вкус связать всех за самые чувствительные места, причем самое чувствительное место — не то, что вы подумали, а трубы. Давно замечено, что интеграция России в мировое сообщество идет теперь не за счет идейной, культурной или научной экспансии, а за счет торговли тем самым сырьем. Легитимизировать со-временную Россию в глазах мирового сообщества не так уж трудно: все видят, какие выборы, суды и парламенты, — но Шредер принимает крупную должность в руководстве Северо-Европейского газопровода, и вопрос снимается. Теперь на любой вопрос «А что у вас?» — с демократией, с правами человека, с коррупцией, наконец, — Россия может уверенно ответить: «А у нас в квартире газ». И достаточно.
Означает ли эта ситуация урезание украинской незвисимости? Не думаю, потому что независимости и так по факту не было. Была таможня, были систематические пинки и плевки с обеих сторон, было даже присвоение высоких воинских наград зверям в человеческом облике, — но никакой независимо-стью это по факту не является. Является взрывом самоуважения на фоне серьезного морального падения. А когда приспевало время расплачиваться за газ, принципы в очередной раз уступали элементарному прагматизму.
Я не думаю, что сегодняшняя Украина намного свободнее России. То, что на телевидении можно залудить шестичасовое политическое ток-шоу, не означает истинной свободы — у нас и не такое на телевидении творилось до 2001 года, и насколько свободней мы стали от этого, по нынешнему состоянию России может судить каждый. Если главной ценностью в сегодняшней Европе стал газок, как ласково называют его политологи, — смешно говорить о том, что кто-то от кого-то независим. Все зависимы от газка. Иное дело, что когда рано или поздно появится альтернатива ему, Россия, ее влияние, ее связи, репутация и пр. понесут такой урон, что вполне могут исчезнуть из поля зрения остального мира. Пузырь, надутый газом, может плавать долго, но рано или позд-но газ выйдет. И тогда надо искать другие плавсредства.
Впрочем, интеллигенции России и Украины не стоит отчаиваться. Нам, кажется, следовало бы поискать пути к сближению, чтобы единственной нашей связью не оказалась труба с газком. Думаю, как можно более тесные культурные связи России и Украины — которые всегда становились только сильнее от сближения — помогут нам сообща как можно быстрее покончить с эпохой сырьевых временщиков. А заодно — придумать, что придет ей на смену.
№ 79, 6 мая 2010 года
Парадный договор
Отдельные ура-патриоты недовольны участием иностранных армий в параде Победы на Красной площади. Другие, напротив, громко осуждают Николя Саркози и Сильвио Берлускони за неприезд на российские торжества: у них, видите ли, греческий кризис, который надо разруливать вот прямо сейчас, не то он за сутки углубится непоправимо. Третьи недальновидные люди изумляются, почему факт приезда Меркель и Ху Цзинтао так значим и громко обсуждаем. Иными словами, до некоторых еще не дошло, что Победа перестала быть фактом истории и стала фундаментом нового военно-политического блока, сравнимого с Варшавским договором.