Status in statu (Государство в государстве)
Шрифт:
Смотряга наш махнул рукой,
И по баракам вскок
Пошёл весёленький такой
Всеобщий кипишок.
Вся администрация знала Толю и всячески избегала общения с ним, потому что не знала, чего от него ожидать. Он мог внезапно заорать, кинуться на сотрудников… словом, опасный тип. Он игнорировал все уставные требования, ходил куда хотел, и делал всё, что приходило в его больную голову.
Блатные в стационаре то уколят его, то напоят. Он был нужен им, так как рекламировал их движение А.У.Е. (Арестантский уклад един) по всей зоне. Вдобавок ко всем своим очевидным достоинствам Толя регулярно
И вот когда встрепенулся весь этот лагерный кипиш, Толя сразу оказался в первых рядах склоняющихся ко всеобщему бунту зеков. Он бесстрашно пёр на оперов как танк. Он-то точно знал, что ему ничего не будет. В крайнем случае, увезут на две недели в дурдом, поколят и возвратят обратно. Ну, а какой с него, дурика, спрос?
Но проницательный Ваня почему-то считал, что Толя просто комедию ломает, примерно как храбрейший и умнейший Александр Васильевич Суворов в царских палатах, по обстоятельствам, притворялся верующим христианином.
Больше всего зек Ваня, как это ни странно, размышлял р несостоявшемся пока Единстве Народа (именно народа, а не чиновной… братии).
Ваня и на этот раз думал, что, если бы все вели себя как Толя Карпенко и не боялись бы ничего, зеков никогда бы не сломали. Но Толю все считали почему-то крепко чокнутым, а себя – нормальными людьми. Но Толя плевал на общественное мнение, нормы и правила, а жил так, как умел: молился, расставлял везде иконы, отоваривался в магазине и, ничего не жалея, раздавал всё самым нуждающимся, лишённым всякой заботы зекам. Да, он был своеобразным, странным, но добрым и не жадным, вёл себя вызывающе, но всё понимал, не кривил душой и держался воровских устоев до конца. «Разве это плохо?» – думал Ваня. – «Мы все тут немножко сумасшедшие. Разве нормальные люди стали бы выполнять изуверские указания администрации 7-ки? А сучье гадьё только и радо было стараться и творило над своими же братьями самые невообразимые издевательства… И никто не считал себя чокнутым! Да и не видно что-то особо заметной грани между сумасшедшими и нормальными людьми. А вдруг всё наоборот? Сумасшедшие – это нормальные люди, а нормальные… Но живут же и в ус не дуют!».
Они, Толя и Ваня, часто беседовали по ночам обо всём насущном и Сущем. Толя проявлял себя в этих беседах как вполне эрудированный, глубоко мыслящий человек. Наверное, во всём лагере только один Ваня понимал его, а сам Толя понимал и глубоко уважал Ивана за его постоянные философские поиски. Вот так вдвоём, поглядывая на безучастную ко всему происходящему на Омской земле Луну, они посмеивались над всем, что творится в зоне и в остальном мире за колючей проволокой. Одни – явный дурачок, а другой, на первый взгляд, вполне нормальный. Но главное, они понимали друг друга.
На всё происходящее вокруг него, Толя поглядывал с язвительной усмешкой на лице, но фамилия у него была не Печорин, а Карпенко. Он навсегда оставил свой след в восприимчивой и сочувствующей душе Ивана. Да и все другие будут его долго помнить, потому что он не молчал как забитая овца и не юркал в щели от начальства как серая незаметная мышка. Вся Управа знала его за неукротимый характер. Только он, почётный пациент дурдома, мог во всеуслышание заявить:
– В рот я вас всех е…! а вашего начальника Корючего персонально! Дуры вы все и всё!
Вот и думай, кто у нас настоящий дурак: тот, кто всего боится и молчит всю свою жизнь, глядит на несправедливости и делает
Увезли из зоны 19 человек: Сороку, Васю, Космоса, Бурята, Белого, Лашу, Козюка, Саву, Иваненка и других ребят. А галдящую ораву зеков разогнали по отрядам. Последним уводили с поля битвы, как уже нетрудно догадаться, Толю Карпенко. Сопровождал его в «Стационар» дежурный помощник Нач.колонии Яровенко Д.Е. по прозвищу «Сикель». Вёл он себя по отношению к зекам крайне недостойно, за что и получил соответствующую кличку. Был он исполнительным и въедливым карьеристом. К зекам относился с нескрываемым презрением, ну и они платили ему той же монетой. Сикель, здоровенный мужик под 2 метра ростом, уводил Толю в стационар, а тот орал на всю зону: «А.У.Е.!».
Только к вечеру общезоновский ажиотаж немного поутих. Зеки шептались между собой и строили догадки, куда увезли их поводырей, старались даже не думать о том, что их могут отправить на 7-ку в СИ-3. Ведь половина из них были инвалидами II группы.
Зона притихла. Ещё бы! Вывезли весь костяк блат-комитета. Но в зоне оставалось ещё немало и другой братвы, на следующий же день собравшейся у колонийского магазина, расположенного в одном здании со «Стационаром». Ваня пошёл на сходняк и спросил у Песта, куда увезли ребят и что известно. Но ни Пест, ни другие участники партсобрания ничего не знали, только пожимали плечами и разводили руками.
На сходняке решили: за лагерь держаться и не отдавать его мусорам, а если будут давить, то объявить голодовку. Витя Пест доказывал:
– У нас есть ещё силы. Мы – больные, среди нас много ВИЧ-инфицированных «Турбовичей», а это – тоже оружие!
Все на что-то надеялись и взбадривали сами себя. Но Ваня по опыту Челябинской области знал, как быстро ломались даже самые блатные лагеря, потому что все там употребляли наркотики, дули брагу и водку, словом, любили больше покайфовать, чем заботиться о своей физической и духовной форме. В решающий момент сил для сопротивления у зеков оказалось явно маловато. И переломили всем хребты очень быстро. И тут тоже была повальная наркомания, следовательно, был уверен Иван, итог будет тот же самый.
– Ладно, я пошёл спать, ночью сторожить.
Они пожали руки и разошлись: Пест – на сходняк, а Ваня отправился к себе, и случайно увидел в окно, как Баха внимательно рассматривает участников сходняка и записывает что-то в блокнот. Буквально на следующий день Голец, как старшина был вызван к Бахе за указаниями. И сразу после этого ремонтные бригады начали отделять вход в магазин от стационара, чтобы зеки не могли напрямую через стационар попасть в магазин. Наварили дополнительные заборы, исключающие возможность зекам с 10-ки попасть на 3-ку за перекидами. В ШИЗО шёл полномасштабный ремонт. «Поле чудес» перепахали и действительно засадили баклажанами. Работа кипела повсеместно.
Каждое утро всё руководство радовало своим ранним приходом обитателей стационара и работало, работало не покладая рук своих. Обыски шли с утра до позднего вечера. Хорошо знакомая зекам однообразная рутина лагерной жизни.
Голец, недолго думая, решил, что вся эта неожиданная движуха ему на руку, и, рассказывая инвалидам рождественские сказки, начал собирать с них деньги якобы на ремонт, УДО и отрядные нужды (мог бы ещё и за осмотр какого-нибудь омского водопада мзду собирать).
Пока блатные притихли, он развёл бурную показную деятельность. Красили и перекрашивали заново буквально всё.