Ставка больше, чем мир
Шрифт:
– Каждому в его сфере. И не потому вовсе, что я не доверяю Рудневу или Банщикову. Просто против нас будут играть очень серьезные силы. Мало ли что? Да ведь вы и сами все прекрасно понимаете.
– Да, это логично. Согласен. Но как вы сумели все запомнить?
– Хоть и многое, но не все, к сожалению. Может, вследствие процесса переноса, или годы сказались. Там я был уже далеко не молод. Досадно, что все списки восстановить не смог. Ведь нас, офицеров Главного разведывательного управления Генерального штаба, специально этому учили. Запоминать информацию. Кроме того, о ком-то и о чем-то знал из книг, учебных программ. Было время на подготовку и была структурно подобранная, систематизированная
– Спасибо! Но все-таки знайте, Василий Александрович, что самый главный секрет нашей Империи, это вы, – Николай улыбнулся в усы. – С ума сойти можно! Вот так вот: взять и походя подарить царю полцарства, если не больше. Только что-то мне подсказывает, что с вашими талантами вы сможете сделать для России много такого, без чего все эти списки нам не очень-то и помогут. Особенно в свете того противостояния, которое нам предстоит в ближайшие годы…
– Ну, вот мы и вернулись, господа. Да! Василий Александрович! Через час, будьте добры, явитесь ко мне в вагон, вас встретят. Но только не один приходите, а с вашей невестой. У нас для вас двоих подарок имеется… – Николай усмехнулся в усы, глядя на обалдевшую физиономию Балка. – Кстати, можете ей сообщить: по поводу ее брата подтвердилось главное. Он жив. Находится на излечении в японском госпитале. Поправляется после ранений. Не слишком тяжелых, к счастью. А чтобы не возникало желания подержать в гостях наших молодцов-катерников подольше, мы вчера отправили нашему брату, Божественному Тэнно, соответствующее послание. Пока не задерживаю вас долее, капитан Балк.
«Сдал меня Мишаня. С потрохами сдал… Ну, погоди, ужо товарищ Великий…»
– Честь имею, ваше величество!
– Вадик! Ну, здравствуй, дорогуша. Заходи! Спасибо Фредериксу, свои апартаменты уступил, пока императоры с ранеными общаться направились. Минут сорок на интим у нас есть. Дверь только прикрой поплотнее, – Руднев плотоядно ухмыльнулся. – Видишь, незадачка: хотел пристебаться к чему-нибудь, да для порядка в торец тебе двинуть, а не выходит, блин. «Сделано хорошо», пришлось на фалах вывесить.
И Петрович заключил улыбающегося Банщикова в объятия.
– Молодца, однако. Четверка. Твердая. И по всем твоим питерским житиям главный вопрос у нас к тебе будет: Как ты, в принципе, умудрился Николая охмурить? Я, честно говоря, на ваш с ним консенсус и не надеялся. Тем более на столь скорый.
– Петрович, здорово! Я тоже соскучился по вам с Василием Александровичем, ей-богу! Жутко надоел этот роман в шифротелеграммах и секретных письмах. Ну, а четверка-то почему? Может, хоть с плюсом?
– С тротилом к Кадзиме вы не успели? А у меня из-за этого «Якумо» с «Токивой» живыми отползли. Срок ухода Беклемишева с Балтики сорвали? Вот тебе и «минус балл». С минометами затянули? Ага? Что, трояк корячится? Но я сегодня добрый, студент. Плюс – за КЛ-ки. Так что четверочка вам, любезный, – добродушно погрозил пальцем Петрович.
– Фу, какой педантичный стал! Вот уж от кого занудного скрипа не ожидал.
– Ты у меня адмирала не обижай, смотри. Или забыл, что мне по его милости «минус лысина и отягчение в виде двадцати годков» перепали. Каков красавчег! Роман ему с нами, видишь ли, надоел! Слыхал, Всеволодыч? – подмигнул Рудневу Василий. – Полно врать, господин военно-морской секретарь. Соскучился он… До нас ли ему, шаркуну паркетному, было? О твоем-то романе вся Расея наслышана. Это только до нас, до последних, все всегда доходило: на мостиках да в окопах не до пикантных столичных новостей. Там вокруг по большей части пошлые анекдоты, кровь, дерьмо и гайки в равномерном шимозном замесе. А ты у нас здесь, оказывается, не только
– Василий Александрович, ну зачем опять подъ…вать! Я тут из кожи вон лез, чтобы все ваши задумки сработали. Да и от себя кое-что добавил, кстати. А про Ольгу, я тебя очень прошу, – не надо так. Да и сам я не знаю, как оно дальше будет. На брак Николай разрешения не дает. Так, мол, живите, ваше дело. Пока сквозь пальцы смотрю, будьте довольны. А с бредовыми морганатическими идеями – лучше и не подкатывайтесь. Оленька уже извелась вся, а я… ну, что я могу сделать? Для нее ведь без венчания грех это все…
– Тю… Василий! Дывись: богатые тоже плачут! Почему не докладывал?
– О чем, Петрович?
– Об «особых отношениях» с особой царствующего дома, мать твою, а не каламбур!
– Петрович! Ну, хватит. И ты туда же. Это же личное…
– Личное? Какое, нафиг, личное, когда за подобные штучки у менее демократичного государя знаешь, что случается? Любофф у него, прости господи.
– Василий Александрович, вы, извините, конечно, но, во-первых, делу общему от этого только польза. А во-вторых, повторяю: это моя личная проблема. И я, то есть мы…
– Хм… Всеволодыч. Как считаешь, может, пора вздуть его? Разочек. ПРАВИЛЬНО. Чтоб понял, перед кем хвост поднимает.
– Василий. Перестань, пожалуйста. Не задирай. Сам хорош: видишь же, наша «особа приближенная» в растрепанных чувствах. А ты, Вадим, не ной. Что за пацанство? Любите друг друга? И – слава богу! Этим и дорожите. А что там и как дальше вывернет, сейчас не узнаешь. Я так понимаю, что вертят тобой, дорогуша. Причем не хитрости или капризов ради, а просто потому, что у твоей принцессы хреново личная жизнь с ее настройками православными укладывается. Можно понять. И даже посочувствовать. Но изменить что-то быстро – нельзя. Ты сам-то понимаешь, что этим взвалил на нас еще одну нехилую проблему? Не токмо на себя, любимого. А на нас, на всех. Ибо Николай нас на индивидов не разделяет. Понимаешь?
– Типа того…
– Типа? Чучело ты, а не кандидат на Нобелевку, – Петрович заржал. – Ладно. Слушай инструктаж, герой-любовник. Краткий. Первое. Нытьем, уговорами и прочим вы ни фига не добьетесь. Ситуация сама должна созреть. Но не по типу сбежать и где-нить обвенчаться или деток нарожать, чтоб потом этим шантажировать. Это фигня полная. Только отягчающие обстоятельства, не более. Далее – второе. С Ольгой веди себя уважительно, но твердо. Нежно, любя. Но до истерик не допускай. Готовь к длительной кампании. То, что ты знаешь, как Николай не сумел противостоять бракам Михаила и Кирилла, не означает, что он не смог их примерно и жестко наказать. Не забывай об этом и не вздумай Ольге рассказать про их амурные делишки. Нам подобное нужно, когда мировая драчка в перспективе? Не трепанул еще?
– Нет, конечно.
– И это правильный ответ, – улыбнулся одними губами Балк, при этом взгляд его оставался спокойным и холодным. – Только, до кучи, на десерт – третье тебе, Вадим. Если ты плохо понимаешь ситуацию, я тебе ее проясню. Ты – не в том положении, когда, ежели что, можно хлопнуть дверью и выйти с гордым видом. Опалы ни для тебя, ни для нас не будет. Мы здесь – не герои-спасители отечества. Таковой здесь имеется в единственном числе. Звать его Николай Александрович Романов. Если мы станем ему неудобными, будут четыре одиночки в Петропавловке, долгое и педантичное «потрошение», на завершающем этапе очень и очень болезненное. Которое, полюбасу, закончится девятью граммами свинца. Либо уже для сумасшедших – кто до конца не выдержал, и это их счастье. Либо для все еще вменяемых. И им же хуже.