Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
– Да что с вами? Точно на похоронах!
– Метаксия, - начал Фома Нотарас. Он склонился к ней через стол – светлые волосы и браслет выше локтя заблестели золотом, точно он сам был прекрасным кумиром, богом, о котором очень заботились.
– Пожалуйста, не говори таких вещей при Феодоре. Она этого не любит и оскорбляется.
Метаксия несколько мгновений разглядывала родича так, точно перед ней был новый, неизвестный ей человек.
Потом хмыкнула и принялась за еду. До конца ужина никто за столом больше
Потом Метаксия опять попросила хозяина выйти для разговора; теперь только взглядом. Феодора осталась одна за столом, точно наказанная. Она сидела как в кипятке.
До нее из-за двери доносились голоса хозяев, греческий язык, который она перестала понимать: ее господа говорили неразборчиво, быстро, как близкие люди, знающие друг о друге все.
– Что ты себе позволяешь, - говорила Метаксия, - что ты позволяешь ей со мной!..
– Тебя никто не обижал, - с холодной яростью отвечал патрикий. – Это мой дом, и мне решать, кого и как в нем почитать!
Метаксия рассмеялась и запустила руки в волнистые волосы, перехваченные двойным золотым обручем.
– Ну ты и фарисей, - проговорила она. – Твоя рабыня из тавроскифов еще хуже, чем мои Овидий и Гораций, а ты заступаешься за нее, как за жену! Уж не собираешься ли ты в самом деле жениться на ней? Не смеешь?…
Нотарас отвел глаза.
Метаксия понимающе усмехнулась.
– Неудобно, как и получить сейчас от нее ребенка! Ты умело восстановил против себя императора, а сейчас прячешься от его гнева! Ты знаешь, что если пойдешь с ней в храм, церковники тотчас донесут об этом Иоанну!
Патрикий закрыл лицо руками.
– Император посылал меня на исповедь, - пробормотал он, - но я не исповедуюсь уже очень давно. Ты знаешь, почему.
Метаксия недобро улыбнулась.
– Не только поэтому, - сказала она.
Вздохнула.
– Но и поэтому тоже.
Они вдруг обнялись, спрятав лицо друг у друга на плече.
– Прости, - прошептала Метаксия, - я вспыхиваю, как порох!
Патрикий улыбнулся и поднес к губам ее смуглую руку.
– Твоего неугасимого греческого огня* порою так не хватает моим спокойным водам.
Метаксия улыбнулась со слезами.
– А ребенок? Надеюсь, вы осторожны?
– Я осторожен, - ответил Фома.
Оба понимали, что слова о наследнике от рабыни-славянки, сказанные в письме, только шутка – и скорее грустная, чем злая.
– Идем успокоим ее, - сказала Метаксия. – Бедняжка, должно быть, уже в слезах!
Но Желань не плакала. Когда ее хозяева вернулись, она подняла на них темные сухие глаза, только щеки жарко пламенели.
Господин сразу сел к ней, прильнул; и Желань прижалась к его плечу, но не заплакала, а только сжала его руку. Метаксия недобро улыбнулась, глядя на это трогательное обоюдное мужество.
– Ну просто Орфей и Эвридика, - пробормотала она. –
– Простите, что мешаю, - громко сказала патрикия.
Фома оторвался от возлюбленной. У Феодоры же сделались большие неподвижные глаза.
– Мне пора, - спокойно сказала гречанка.
Хозяин поднялся из-за стола, красивый, счастливый как никогда, несмотря на все житейские бури:
– Метаксия, тебе приготовили комнату! Останься у нас на ночь, уже поздно!
Гречанка покачала головой.
– Нет, мой друг. Я и не собиралась оставаться, ты же знаешь, - сказала она. – Не бойся за меня, я прекрасно доеду.
Она встала и сняла со спинки свободного кресла гиматий из прозрачной золотистой ткани, в который сама задрапировалась, сколов на плече изумрудной фибулой в виде совы. Одеяние, сквозящее, словно летний вечер, было светлее лица и рук гречанки. Один конец гиматия она набросила на голову.
Подойдя к двери, патрикия остановилась и обернулась.
– Фома, проводи меня!
Он уже спешил к ней, простерев руки, точно пытаясь остановить. Взяв его под локоть, гостья вышла. Желань встала из-за стола, но не последовала за ними – ее хозяевам нужно было поговорить наедине.
Метаксия прошла половину садовой дорожки, не сказав ни слова; она так спешила, что патрикий едва поспевал. Наконец он остановил ее, едва ли не силой.
– Успокойся, сестра!
Метаксия повернулась к нему. Она была тиха, против ожиданий, - но глаза блестели, и щеки порозовели.
– Милый брат, я в самом деле рада за вас. Рада за тебя, я и не думала, что ты найдешь свое счастье в русской пленнице!
Благородный муж обнял ее.
– Спасибо тебе. Да хранит тебя Господь.
Дальше они пошли не спеша – дошли до кустов, за которыми стояла богато изукрашенная бронзовая колесница, запряженная парой лошадей. Их стерег конюх, босоногий юноша с длинными волосами. Возницы не было.
Патрикия ловко вскочила в колесницу и сама приняла у слуги поводья. Патрикий шагнул к ней, почти наперерез.
– Стоит ли тебе…
– Стоит! – Метаксия замахнулась хлыстом, точно хотела огреть им хозяина; он быстро отступил.
Она взглянула на него сверху вниз: обожгла взглядом, точно лозняком непослушного мальчишку.
– Стоит ли тебе!.. – сказала благородная жена сквозь зубы и умело, по-мужски, хлестнула лошадей; кони прянули и помчали, и скоро колесница исчезла в облаке пыли, в огнистых сумерках.
Сзади на тропинке послышался топот женских ног, и Фома схватил за плечо Желань, которая едва не наскочила на него. Наложница тяжело дышала.
– Не хотела мешать… хотела увидеть, как она отъедет, - проговорила Феодора.
Патрикий посмотрел ей в глаза. Она была так красива, когда боялась за других, когда любила.