Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Метаксия являла собою замечательный пример византийского властолюбия – властолюбия, как имеющего множество смиренных личин, так и неприкрытого, яркого и жадного. Она казалась обратной - темной, женской, - стороной своего двоюродного брата.
“Но лучше уж такая власть и такая любовь, - иногда думала Желань, - чем безразличие и бессилие!”
На одной из развилок дороги, которая казалась бы заброшенной, если бы не высокие амфоры, стоявшие по сторонам ее, как межевые столбы, Метаксия распрощалась со своими спутниками.
–
Феодора смотрела на патрикию со смущением, облегчением, что ее оставляют в покое, и сожалением, которое только сейчас начало пробуждаться: она осознала, как привыкла к своей помощнице, и как благодарна ей, несмотря ни на что.
– Спасибо тебе, - неожиданно для самой себя сказала славянка. – Ты спасла мне жизнь.
Метаксия удивленно посмотрела на нее – потом улыбнулась и кивнула.
– Так было предназначено судьбой, - серьезно сказала она. А Феодора неожиданно подумала: уж не Метаксия ли посоветовала Фоме Нотарасу купить себе рабыню для развлечения?
Если так – она должна быть благодарна Метаксии вдвойне…
Метаксия обнялась и расцеловалась сначала со своим блистательным родственником и покровителем, потом – с Феодорой.
– Мы скоро увидимся, друзья, - сказала она и скользнула в свою повозку. Возница прикрикнул на холеных лошадей, хлестнул их, и Метаксия отбыла, красиво и горделиво. С нею отъехали несколько собственных ее верховых слуг и несколько этериотов; а Феодора, провожая глазами этих сильных всадников в доспехах, невольно удивлялась, как Метаксия не боится ехать одна со столькими чужими мужчинами.
Но ведь и защита мужа – только заступа одного человека… Защитить христианина может один Бог.
Фома Нотарас, стоявший сзади, вдруг сжал ее плечи.
– Садись в повозку, - сказал он, - ты побледнела от жары.
Феодора кивнула и послушно забралась в повозку, которая уже успела ей опостылеть за этот долгий путь. Патрикий сел следом; ей вдруг стало страшно остаться совсем одной, в полной власти этого знатного человека. А ему, должно быть, не терпелось.
В темноте он привлек наложницу к себе за руки и посадил на колени, как когда-то. Она смутилась; но ее вдруг охватило забытое желание.
Ромей схватил ее ноги и развел их, заставив сесть на себя верхом; прижал ее совсем тесно.
– Обними меня, - прошептал он.
Феодора послушно обхватила его за шею. Он нашел ее губы, поглаживая ее шею и спину, и славянку охватил жар, от которого не было спасения.
Они очнулись нескоро – хозяин не мог от нее оторваться, а Феодора уйти. Она сидела, прижавшись к нему спиной и забыв
“Не полюби его слишком”, - предостерегала ее Метаксия.
Но как такого не полюбить – и даже слишком?
Феодора оглянулась на господина.
– Ты терпишь, да?
Он посмотрел на нее и усмехнулся ее простоте.
– Плебеи насыщаются жадно и не чувствуют вкуса, - ответил он, поцеловав ее в шею. – Только благородный человек способен наслаждаться долго – как и истинно наслаждаться вообще… Удовольствие, которое растягивают, для ценителя становится двойным.
– Ах, вот как, - сказала славянка.
Она застыла в его объятиях, а он словно бы и не заметил. Продолжал поглаживать ее руки, вдыхая аромат ее волос. Она же думала с горечью, что патрикий хотя бы честен – и что Метаксия предостерегала ее правильно…
Феодора шевельнулась и наконец высвободилась. Она перекрестилась, а потом быстро оглянулась на хозяина; подперев подбородок рукой, он улыбался ей из затемненного угла, точно дитяти.
– Мы скоро приедем, - сказал патрикий.
Она вздохнула.
– Можно ли нам немного пройтись пешком? Я уже истомилась от этой тесноты и тряски!
Он кивнул, с большей готовностью, чем Феодора думала. Улыбался теперь так, точно готовился ее удивить.
– Лучше я посажу тебя на лошадь, сверху видно больше, - сказал грек.
Феодора нахмурилась, но спорить не могла; высадив ее из повозки, Фома велел одному из слуг спешиться. Он вскочил в седло с ловкостью и легкостью, какой она от него не ожидала, - хотя давно знала, что ее господин намного крепче телом, чем это кажется на первый взгляд. Протянув наложнице руку, он поднял ее в седло и, посадив перед собой, обнял за талию.
– Вот так очень хорошо, - прошептал он. – Тебе все видно?
– Да, - с тревогой ответила она.
Фома засмеялся и пришпорил коня; казалось, его нимало не волнует, что пеший слуга вынужден будет бежать за ними со всех ног. Это не тревожило и остальных, которые без оглядки поскакали следом за господином. Но, оглянувшись, славянка высмотрела, что один из товарищей взял пешего слугу на спину своего коня…
И ромеи умели заботиться о ближнем, хотя и на собственный лад.
Патрикий коснулся ее щеки и заставил обратить внимание на дорогу. И скоро Феодора увидела, что он ей показывает; у нее округлились глаза в ужасе, и она упала бы с коня, если бы Фома не придержал ее.
– Распятые… - прошептала она: невольно крестясь, повторяя изображение страшного орудия, которое уже полторы тысячи лет служило знаком спасения всем христианам. – Господи!
Вдоль дороги на крестах висели трупы, истлевшие до костей, - правда, привязанные веревками, а не прибитые гвоздями.