Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
А потом вдруг знатная госпожа положила руки ему на плечи и приблизила лицо; он различал под ее покрывалом только черноту волос и золото украшений. На него повеяло благовониями, как в церкви.
– Мальчик, я знаю, что ты очень несчастен.
– Я не мальчик! – воскликнул Иоанн, краснея от гнева; но и страх никуда не исчез, и смятение от близости гречанки и ее слов только увеличилось. Она засмеялась и потрепала его по плечу; рука была смуглая, теплая и, наверное, сильная.
– Я знаю, кто ты такой, - сказала она.
Вдруг женщина выпрямилась и открыла
Гречанка еще раз склонилась к нему и погладила по щекам кончиками пальцев, нежными, как шелк.
– Я знаю, что ты безбородый раб, - прошептала она.
Иоанн чуть не задохнулся. Ему казалось, что он стал равнодушен к оскорблениям, – но теперь каждое слово неизвестной женщины возмущало его душу, как буря; точно его маленькой души было целое море…
– Раб - и что с того? – хрипло спросил он. – Тебе… Госпоже что-то угодно?
Гречанка положила ему руку на плечо. Она вдруг помрачнела.
– Я знаю, как тебе тяжело, - сказала она, и голос ее стал хриплым, как у него самого. – Знаю, каково так жить – когда никто не видит тебя, никто не хочет знать, чего хочешь ты, знать, что у тебя тоже есть душа…
Иоанн отступил.
– Что тебе нужно? – неприязненно спросил он.
Гречанка улыбнулась, ласково прищурив серые глаза.
– А тебе самому не нужно уже ничего?
Иоанн покачал головой. Он потупился, горячо молясь, чтобы все кончилось и эта женщина ушла.
Теплая рука опять погладила его по плечу.
– Они сделали тебя безбородым, - прошептала гречанка, - я знаю, что так они убивают все желания… Но ведь ты был сотворен мужчиной, и этого никому не изменить!
Иоанн ужасно смутился и рассердился сразу. Он шагнул к незнакомке, сжав кулаки; и знатная гречанка быстро отступила, точно испугавшись его пыла. Рассмеялась.
– Теперь я вижу мужчину!
Потом перестала улыбаться, хотя продолжала смотреть на него ласково, как будто познавая и поглощая глазами всего… как-то бессовестно смотреть. Иоанн еще больше застыдился; но ему вдруг очень захотелось удержать женщину, удержать этот ее взгляд.
А потом гречанка неожиданно спросила:
– Хочешь, я сделаю так, что тебя заметит император?
Иоанн вздрогнул и даже пошатнулся. Тряхнул русой кудрявой головой; нет, ему не мерещилось, и искусительница никуда не пропала.
– Зачем… Зачем я тебе нужен? – спросил он.
– Я сейчас увидела и пожалела тебя, - ответила госпожа. – Ты так юн, хорош собой, смышлен… Ты достоин служить самому василевсу!
Иоанн быстро заправил русые волосы за малиновые от стыда уши.
– Как ты узнала, что я смышлен… когда пожалела?
– грубо отозвался он. – Ты ведь только теперь со мной говоришь!
Гречанка рассмеялась.
– И вправду смышлен.
Она склонилась к нему и легким, нежным движением обняла за плечи. Посмотрела в лицо.
– Ну, что скажешь, юноша? Хочешь
Иоанн резко высвободился.
– Я тебе не верю, - сказал он. Евнух рассматривал узоры на полу, только бы не смотреть гречанке в лицо. – Ты смущаешь меня, ввергаешь в грех… и тоже хочешь тянуть за веревку, - прибавил он, взглянув на нее и тут же опустив глаза снова.
Она покачала головой.
– Русские люди - умные люди, я это знаю, - сказала искусительница. – Но я думала, что они еще и гордые, и смелые… Говоришь, я ввергаю тебя в грех? А разве не грех жить как безъязыкая скотина, забыв свой человеческий образ, образ и подобие Бога?
Микитка посмотрел на нее в упор.
– Я тебе не верю! Ты мне сейчас наплетешь чего угодно! – отрезал он. – Уйди… прошу тебя, - прибавил евнух, едва вспомнив, что говорит с высокой особой.
Гречанка сложила руки на груди, глядя на него с сочувственной усмешкой. Она не тронулась с места.
– Я знаю, что в городе у тебя есть мать, - сказала она.
Микитке стало жарко, в глазах потемнело.
– Как… Откуда? – прошептал он. – И что тебе до этого?
– Ну ты же видишь, что я большая госпожа, - ответила гречанка, все так же усмехаясь крупным ярким ртом и прищуренными глазами. – Я знаю много других больших людей. Твоя мать Евдокия служит у синьора Феличе, итальянского торговца… и как раз сейчас ее хозяин уехал в город Корон, что в Морее, по делам.
У Микитки задрожали колени. Он схватился за стену, и ощутил, как сильная смуглая рука опять поддержала его.
– Ты хочешь помочь нам увидеться? – прошептал он. – Но я не могу…
Голос его окреп, и он твердо закончил:
– Я не буду встречаться с матерью, она поймет, каков я стал.
Щеки его опять загорелись от стыда, но он опять прямо посмотрел соблазнительнице в глаза.
Та серьезно кивнула, даже не пытаясь его уговаривать.
– Встречаться не хочешь… но ведь ты хочешь, чтобы она была жива и здорова?
Микитка глубоко вздохнул, набираясь отваги и ярости.
– Ты грозишь моей матери?
Гречанка покачала головой.
– Я хочу ей помочь, - задумчиво ответила она, - взять под покровительство. Ведь мы с тобою одной православной веры, а ты знаешь, что за люди эти католики. Твоя мать сильная и честная женщина, но против их змеиной злобы она не выстоит… вы к такому не приучены и не можете привыкнуть.
Гречанка улыбнулась.
– Особенно когда ее хозяина рядом нет.
Микитка еще раз вздохнул, теперь пытаясь успокоиться. Он понимал, что женщина, с которой он говорит, очень опасна и, должно быть, вынашивает какие-то неправедные замыслы… понимал и то, что она действительно угрожает его матери и ему самому: может погубить их обоих, если он откажется ей служить. И эта гречанка знала, что он достаточно умен, чтобы услышать ее угрозы.