Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Фома Нотарас разрешил ее сомнения.
– Ты останешься здесь, конечно.
Он поцеловал ее в лоб.
– Я не желаю рисковать тобой, - сказал он. – И вообще… так будет лучше, во всех отношениях.
Феодора вспомнила смех Метаксии, ее стремительную фигуру на колеснице – и поежилась. Кивнула.
– Хорошо.
Она хотела попросить, чтобы он писал ей, – но кто она такая, чтобы ради нее гонять посланцев по полным опасностей дорогам?
– Я прошу тебя…
Патрикий все понял и
– Если что-нибудь случится, я доберусь до дому никак не позже, чем любое послание.
“Или доберутся наши враги”.
Господин распорядился, чтобы принесли поесть, - и они поужинали вдвоем. Было уже поздно. Потом он опять отослал Феодору: они спали вместе часто, но не слишком. Московитка знала, что благородные ромеи, как и русские бояре, мужья с женами, нередко спят отдельно – и находила, что это хорошо, когда каждому можно дать простор, чтобы не устать друг от друга… и не соблазнять друг друга чрезмерно.
И сейчас ее хозяину требовалось одиночество.
Он сказал, что тронется в путь завтра и позовет ее, чтобы проститься; на том они и разошлись. Феодора легла в холодную свежую постель и немного всплакнула. Ей вдруг представилось, что они все умрут; что она никогда больше не увидит этих людей, в которых теперь была вся ее жизнь.
Но нет: если погибнут они, ее заступники, она погибнет с ними непременно. Это ее горько утешило.
Наутро она поднялась рано, чтобы никак не пропустить отъезд хозяина, и сошла в гостиную. Многие дворовые собрались в зале – и все смотрели на господина с таким же выражением, как Феодора.
Она подошла к нему и, обхватив голову руками, поцеловала прилюдно.
– Возвращайся ко мне, - прошептала она.
Патрикий улыбнулся и вернул поцелуй. Славянка обняла его, точно отца.
– Пусть Бог охранит вас… всех, - прошептала она.
Плечи его дрогнули, точно от смеха, - всех? Но ромей ничего не сказал, а только молча перекрестил ее, а потом сделал знак выносить вещи. Он брал с собой немного. Потом хозяин направился к выходу, ни на кого больше не глядя, уже думая только о предстоящем деле.
Слуги последовали за ним, и в числе их был Олимп: он как-то слишком значительно всматривался в сборы господина. Феодора шла бок о бок со скульптором, к которому особенно привязалась за эти дни.
Хозяин сел в повозку, никого больше не удостоив словом или жестом, и уехал, вместе с небольшим конным отрядом.
Феодора схватила Олимпа за плечо. Вот так просто!
У нее из глаз покатились слезы. Кого она теперь дождется здесь, на этой дороге? Быть может, уже завтра на ней вместо Фомы Нотараса покажется отряд солдат, несущих смерть всему дому?..
– Идем в дом, госпожа, - тихо и сочувственно сказал скульптор.
Феодора повернулась к нему.
– Олимп, ведь мы поработаем с тобой сегодня?
========== Глава 14 ==========
Мокрые пальцы любовно выглаживали линии рук, красиво и свободно расположенных в складках платья. Только та, с кого лепилось это изображение, знала, какого терпения и усилий стоит сохранять такую красивую и свободную позу, всем зрителям казавшуюся естественной.
Теперь руки отдыхающей модели подпирали подбородок, и она, сидя на табурете, следила за движениями скульптора с тревогой, которую едва могла скрыть. Что она себе вообразила? И что может сделать, даже если Олимп сопричастен этому заговору? Разве какой-нибудь ромей станет предавать доверие своего хозяина, делясь его тайнами с любовницей, чужеземной рабыней?
Но друг друга греки постоянно предают… И разве она когда-нибудь использует узнанное во зло?
– Олимп, - Феодора не вытерпела и позвала художника.
Он быстро обернулся, казалось, недоуменно и недовольно.
– Тебе не страшно за хозяина? – спросила она громко.
Брови грека поднялись, и он быстро прижал к губам измазанный в глине палец.
Потом сделал успокаивающий жест и вернулся к работе. Феодора сжала голову руками и едва слышно выругалась. Что за невозможные создания эти ромеи, для них мечты и… и зрелища важнее правды и людей!
Олимп наконец отступил от статуи и удовлетворенно осмотрел ее. Потом улыбнулся и повернулся к славянке.
– В красоте мы черпаем силу, госпожа, - сказал он, как будто прочел ее мысли. – Мечтами о величии мы живем, сколько стоит Рим.
Губы у Желани дрогнули.
– И сколько человеческих жертв вы принесли вашим мечтам? – спросила она. – Сколько народов? А ваш собственный народ?
– Все умирают, - спокойно ответил скульптор. – Нужно дать людям такой идеал… такую любовь, за которую они будут счастливы умирать. Мы всегда умели это делать.
Феодора открыла рот, но ничего не сказала. На это даже она не могла возразить. А художник усмехнулся, посмотрев на красивую московитку.
– Разве вы не живете уже многие века тем, что взяли у нас? – спросил он. Понизил голос и прибавил:
– И я назвал бы вас достойными преемниками. Греческая ученость, греческие искусства уже никогда не расцветут в полном блеске, но даже у нас они достояние немногих. А люди, которые составляют народ…
Он помедлил и твердо закончил:
– Для них и живет аристократия, для них она и умирает!
– Ты такой ученый человек, - с восхищением и неприязнью сразу сказала московитка.